Мафочка отпила чай, откусила бисквит.
— В деревне меня ничто не держало. Я села в автобус, направлявшийся в Шрусбери, нашла нужный дом, совсем маленький домик на задворках. Едва дверь открылась, я сразу же узнала женщину — она была кухаркой у родителей Гермионы. Мне приходилось гостить в их доме на каникулах, и повариха всегда совала на обратную дорогу пироги и банки с джемом. Она, конечно же, постарела, ведь ей уже было за шестьдесят, но волосы ее оставались такими же темно-рыжими, как прежде, и прическу она не переменила, все так же высоко закалывала волосы. Мне тогда пришло в голову, что я изменилась куда больше, но она узнала меня и пригласила в дом. С ней жили ее отец и дети Гермионы, которые еще не пришли из школы. Она сказала, что Гермиона попросила ее приглядеть за ними, потому что сама решила поработать на армию и отправилась в Бристоль шить обмундирование, но оставила деньги и обещала приезжать. Правда, несколько дней назад от нее пришло письмо, в котором она сообщает, что не может приехать из-за болезни. Ничего серьезного, судя по ее словам, всего лишь аппендицит, но доктор сказал, что надо резать, как только в больнице освободится место. Эта женщина, повариха — не помню ее имени — как будто совсем не беспокоилась, все время повторяла, что любит детей, что с ними в доме стало веселее. При этом ее старик-отец, сидевший возле камина, как будто хмыкнул. Тогда он ничего не сказал, но стоило его дочери выйти на кухню, чтобы поставить на огонь чайник, как он проговорил: «Хотите знать, миссис, так у нее тот аппендикс, который потом возят в колясочке».
После этого мафочка не стала долго рассиживаться. Следующая часть ее рассказа была посвящена пересадкам с автобуса на поезд, с поезда на автобус, и она вспоминала об этом с удовольствием. Военное время не располагает к путешествиям, а ей к тому же пришлось пересечь почти всю страну. Но ей нравилось вспоминать подробности — как она еле-еле влезла в один поезд, пропустила другой, просидела большую часть ночи в привокзальном буфете, где юный солдат был «очень добр» и принес ей кружку крепкого чая, а потом уложил на скамейку, пристроив вместо подушки свою шинель. Для мафочки это, несомненно, было настоящим приключением. Наблюдая за ней и слушая вполуха, Малышка старалась представить, какой она была тогда, больше тридцати лет назад. Несколько морщинок — она ведь пережила смерть своего ребенка, смерть своей любимой тети Мод, и это не могло не оставить следов на ее лице, — но подбородок у нее еще был твердым, голубой взгляд ясным, кожа гладкой. Даже теперь, совсем старуха, она все еще прелестна своей хрупкостью, и смех у нее милый, легкий…
