Это мебель, постельное белье, кухонное оборудование. Фамильное серебро, естественно, остается ему! Я уж не говорю об украшениях его матери. Он упомянул кольцо с бриллиантом и рубином. Деньги и чувства, как ты понимаешь, для него неразделимы. Но он может подумать насчет того, чтобы отдать тебе машину…
Малышка рассмеялась, и отец изумленно посмотрел на нее, словно увидел в первый раз.
— Ну, тут я оборвал его и сказал: не волнуйтесь, мы это дело передадим жуликам-профессионалам.
— Пожалуйста, Мартин, — перебила его мафочка. — Дорогой, остановись. Я знаю, что ты чувствуешь, как ты сердишься из-за нашего бедного ребенка. Он чудовище! Но он — ее муж! Ты разобьешь ей сердце.
— Вряд ли.
Все еще смеясь, Малышка сказала:
— Прости, мафочка.
И подумала: с чего это я извиняюсь? Потом она постаралась сочинить приемлемое для матери объяснение.
— Когда-то я любила его. По крайней мере, мне так кажется. Но это давно прошло.
Мафочка внимательно поглядела на нее.
— Родная, как же он обидел тебя! Наверно, ты ненавидишь его. Не бери у него ни одного пенса! Мы не нищие! Проклятые деньги!
Мартин фыркнул.
— Считай это выходным пособием. Так проще.
— Я не ненавижу его, мафочка, — ласково проговорила Малышка. — И даже не могу сказать, что он мне не нравится. Я ничего не чувствую к нему. Это правда. И если я не собираюсь делить его серебро, то не понимаю, почему бы ему не поддержать меня некоторое время. Конечно, я найду себе работу, но на это потребуется время. Ведь мне нужно быть свободной в каникулы. К тому же у меня нет профессии.
— А почему? — набросился на нее мгновенно побагровевший Мартин. — Ты могла бы учиться в университете. И не только Джеймс виноват. Его нельзя винить во всех твоих глупостях. Нечего было сразу после школы выскакивать за него замуж. Господи помилуй, да он годился тебе в отцы. Я говорил тебе. Сначала выучись. У тебя должна быть профессия. Подожди. Куда там! Разве ты слушала меня?
— Она любила его, — вмешалась мафочка. — Мартин, дорогой, разве дело было в одном Джеймсе? А дети?
— Сентиментальная чушь! Она за них не отвечала.
Малышку удивил его тон, и она разозлилась.
— При чем тут сентиментальность? Мне хотелось сделать что-нибудь в жизни.
— Ерунда. Тебе хотелось пожертвовать собой. Романтические бредни мазохистки!
— Мартин, дорогой, не наскакивай на нее! Милый, это совсем не похоже на тебя.
— Не беспокойся, мафочка, — заявила вдруг Малышка. — Его это только бодрит.
Ее тоже и бодрила, и веселила их перепалка, однако она не могла признаться в этом, глядя в испуганные любящие глаза матери.
