— Сейчас разница между организованной и неорганизованной преступностью измеряется в миллиардах, морских милях и международных границах. Где были вы, когда продавали Крайслер-билдинг? То же самое происходит на улице. И я никак не могу поверить, что эти дела проворачивают те самые олухи, которых мы тревожим из ночи в ночь. У них нет ни мозгов, ни рабочей силы. На улице слишком много наркотиков, слишком много оружия, слишком много подпольной торговли.
Маккьютчен сложил руки и оперся локтями о стол, заскрипевший под его тяжестью.
— ОСИОП нужно до отказа запустить руки в задницу этого животного, — Сантьяго поморщился от неудачной образности капитана, — но он этого не делает. Что-то неладно. В ОСИОП что-то подгнило. Эта машина не выполняет свою работу — во всяком случае, для нас. Я хочу привести ее в порядок.
Сантьяго изумленно посмотрел на своего начальника.
— Вы хотите тайком расследовать деятельность ОСИОП?
Это было беспрецедентно, немыслимо. В пестрой истории Нью-Йоркского управления полиции проводилось немало служебных расследований, но самыми удачными были те, которые возглавляли федеральные власти и поддерживали власти штата. Для ОАБ — метельщиков улиц, ловцов бреднем, полицейских-таксистов, называйте их как угодно — тайно проникать в занимающееся расследованиями подразделение высшего уровня, такое, как ОСИОП, было неслыханным делом. И опасным.
Маккьютчен озорно улыбнулся, и обычно суровый взгляд его тоже стал озорным.
— Да, хочу. Но я не могу определить тебя туда просто так. Это нужно заслужить. И тебе одному не справиться. Я хочу отправить в ОСИОП по меньшей мере две команды, а со временем, может, и больше. Рекомендуемые люди должны быть безупречны, как на бумаге, так и на улице. Должны раскрывать серьезные дела, а не просто набирать очки по этой дерьмовой программе. Нам нужно взяться за точки. Выяснить, кто заправляет ими, как они снабжаются, где откроются в очередной раз. Если мы сумеем раскрыть хотя бы несколько, определить линии поставок, заставить часть людей потерять голову, то сможем найти деньги. А потом дойти по цепочке до самого верха.
В ушах у Сантьяго стоял легкий звон, в запястьях бился пульс. Мысленно он видел зарю, поднимающуюся над заснеженными вершинами, слышал протяжные трубные звуки рогов, призывающие к войне. В эту минуту он последовал бы за Маккьютченом в ад. Или в Восточный Нью-Йорк.
Но это было до того, как он встретился с Мором.
«Затхлость» — первое слово, пришедшее Сантьяго на ум перед тем, как он сел в машину. В этом не было ничего нового. Дурно пахнущая еда из пищевых суррогатов, застоявшийся кофе, нагретый солнцем винил, дряхлое радио и сканнер. Спертый воздух от старого алюминия, пластика, потертого кожзаменителя на рулевом колесе. Запах пота и несвежего дыхания — последствие бессчетных усилий задержанных, старавшихся избежать тюрьмы. Тяжелый дух метро от одежды безобидного, слегка неопрятного белого мужчины в черной полевой куртке и клетчатой кепке разносчика газет, сидящего на переднем пассажирском сиденье.
