Он похлопал рукой по миндеру, где они сидели, словно указывая на ту почву, на которой все происходило, и в голове у Бекира Али родилась дурацкая мысль — одна из тех дурацких мыслей, которые настолько нелепы и не к месту, что никто даже не пытается высказать их вслух, — итак, в голове у Бекира Али вертелся вопрос: а была ли та земля, на которой стоит и его дом, Албанией, и можно ли назвать албанскими миндер, на котором они сидели, и ковры, которые он привез из Анатолии?
Гость, похлопывая рукой по возвышению, продолжал:
— Здесь мечта превратилась в реальность… Христианская Албания, крещеная полторы тысячи лет назад, расположенная всего в сотне миль от Ватикана, в окружении гяуров, стала нашей, то есть азиатской. Понимаешь, какое это великое событие, Бекир Али? Это был ясный знак, поданный Аллахом, что исламу открыта дорога для завоевания всего мира… Итак, четыреста лет назад сон стал явью… вот только… вот только… надо, чтоб он не прервался… Понимаешь, что я хочу сказать, Бекир Али? Все дело в том, чтобы это продолжалось, то есть… чтобы Албания оставалась частью Азии… Вот отчего не спится великому султану.
Бекир Али с большим трудом подавил зевок.
— Это трудно, нет сомнений, — продолжал гость. — Вот все мы и ломаем голову, что делать, и письма рекой текут в имперские канцелярии. Настал час испытаний, Бекир Али. Христианская Европа пытается вернуть себе Албанию. Она моя, говорит, отдайте мне ее. Но подлинная проверка начнется тогда, когда отпадет внешняя скорлупа, иначе говоря, когда наша армия и чиновники покинут эту страну. Ты представляешь себе орех, когда расколота скорлупа? Только тогда и видно, что там внутри: здоровое ядро или изъеденная червями сердцевина. Так же обстоит дело и в оккупированной стране после окончания оккупации. Когда скорлупа будет расколота (и не морщись, Бекир Али, наша армия и чиновники скоро покинут эту страну, это ясно как дважды два, но я не стану вдаваться в причины этого), так вот, когда панцирь расколется, мы увидим, чт́о там внутри: мягкая, ставшая азиатской, Албания или другая Албания, чужая и непонятная. Сказать по правде, раньше я верил, что после четырехсот лет нашего господства Албания в конце концов полюбит нас и станет такой, какой мы все хотим ее видеть. Это было бы настоящим чудом. Это ведь и в самом деле чудо, когда страна, на которую ты с таким трудом набросил узду, в конце концов привыкает к своему положению, и когда ты снимаешь узду, она не мчится прочь, а следует за тобой. Вот тогда ты можешь сказать, что победил эту страну. — Он удрученно покачал головой. — Я верил, что именно так и произойдет с Албанией, но, похоже, дела обстоят совсем иначе. После четырех веков совместной жизни албанцы по-прежнему нас не любят, и тебе это известно лучше, чем мне, Бекир Али.
