КОФЕ
Его банка опустела. Было еще не поздно. Они оделись и вышли на улицу. Она видела, что Эмм в плохом настроении. Это из-за денег. Он приехал в Швецию написать доклад. Ему надо на что-то жить. Писать было непросто. Дома, в Белграде, распространено непонятное и жуткое заблуждение, говорил Эмм. Там немало тех, кто считает, что осажденное Сараево изнутри атакует окружающий мир. Название города он произносил необычно. Его язык плавно перекатывал согласные, гласные сливались в единое целое. В Белграде люди жили застывшими мечтами, как в предвоенной Германии: пленники одной идеи. Официант, который их обслуживал, — грек, а может, курд — принес им еще два эспрессо. Эмм говорил о том, что он сам иногда начинает чувствовать себя сумасшедшим, оттого что не хочет поддаваться этому помешательству и пытается реально смотреть на вещи. Он наклонился и дал ей прикурить.
YOUR WIFE? А как твоя жена?
— спросила она.
Он не поднял взгляд. Рассматривал белесый огонек зажигалки, потом пену у края чашки, потом посмотрел на ложку в руке.
SHE WANTS TO LEAVE. Она хочет уехать,
— сказал он.
Не от него, а из страны.
Его жена хотела эмигрировать, уехать вместе с детьми к родственникам в США. Вероятно, скоро она так и сделает. Она убеждена, что начнется война. Эмм допил кофе. За соседним столиком двое усталых таксистов молча листали газеты. В дальнем углу с печальным видом сидел мужчина, негр, в огромной шапке, похожей на гриб. Окна тоже были черными. Она видела в стеклах смутное отражение спины Эмма. Оно слегка дрожало, но сам он сидел спокойно. Повертел ложку, внимательно ее рассматривая.
AND YOU DON’T LIKE IT? И тебе это не нравится?
А как он ей может помешать? Он нащупал в пачке сигарету. Прикуривая, мельком коснулся ее своим светлым взглядом. У них разное восприятие мира. Его жена считает, что ее народ, храбрые сербы, окружены и в большой опасности. Она хочет взять детей и уехать.
I AM PERHAPS A LUNATIC. Я, наверное, ненормальный,
— сказал он. Но именно потому, что он не был националистом, не был захвачен этим массовым психозом, он и не мог покинуть страну. Кто-то из таких, как он, должен же был остаться. Думать о том, что его дети вырастут на другом континенте, не узнают свою культуру, возможно, забудут родной язык, — было невыносимо. Он замолчал. Мужчина за соседним столиком перевернул страницу газеты.
DO YOU LOVE HER? Ты ее любишь?
Эмм глубоко затянулся. Сказал, что они очень разные, и со временем различия только обострялись. Его отражение в окне качалось, как на ветру или как будто стекла изгибались. Но ветра не было. Они расплатились и вышли. Пройдя немного по улице, они крепко обнялись. Обоим было холодно.
