А тут вдруг с нежностью, которая до сих пор принадлежала мне одной, он сказал кому-то: «Я ужасно соскучился».
Моя первая реакция была странной: обреченное, горькое удовлетворение. «Вот и все», — стукнуло в голове. Криво улыбаясь, я показалась из-за двери.
— Я все слышала, — скрипуче выговорил мой сразу заржавевший рот.
Иван оторопело застыл над тарелкой каши — он завтракал, собираясь на работу, — а после с глупым, заискивающим видом поднял глаза и робко спросил:
— И что теперь, Туся? Что?
Я убежала к себе. Иван потащился за мной. Он весь покрылся испариной и вел себя жалко: суетился, бегал глазами, по-утиному выворачивал шею набок и беспомощно, в искреннем потрясении, повторял: «И что теперь, что?» — в то же время явно пытаясь понять, что именно я слышала и до какой степени возможно все отрицать.
У одной моей подруги был любовник с говорящей фамилией Грешин, и как-то лежа с ним в постели, в перерыве между раундами, она от скуки поинтересовалась, что он станет делать, если его жена прямо сейчас войдет в комнату.
— Буду все отрицать, — не задумываясь ответил любовник.
Удивительно: небо для меня свилось как свиток, и всякая гора и остров двинулись с мест своих, а я вспоминала какую-то идиотскую историю — вместе, кстати, с еще одной, которую, по забавному стечению обстоятельств, слышала от жены упомянутого Грешина. Ее сослуживица умудрилась явиться домой не вовремя, от потрясения расплакалась и бросилась на улицу, а когда вернулась, муж сумел доказать, что ей все привиделось.
Думаю, так бунтовало мое возмущенное подсознание: меня — и вдруг в какую-то пошлую свальную цепочку? В хвост к жалким рабам повышенного либидо? Это же анекдот, клише, не из моей жизни и вообще смешно! Поразительно — и отчего мы не хохочем до слез?..
Но оказалось, что клише — вещь серьезная, не выпутаешься. Мы оба произнесли по банальной фразе.
— Это не то, что ты думаешь.
— Не унижай ни меня, ни себя.
Затем я узнала ВСЕ.
В Ивана влюбилась юная — двадцать два года, ребенок — девушка, сама призналась в непреодолимых чувствах. Ему это страшно польстило, и он поневоле увлекся, — разумеется, обстоятельствами, а не ею самой. И честное слово, сегодня собирался с ней порвать. А вообще ему пора на работу, и лучше нам поговорить вечером. Выпалив последние слова, Иван с фантастической скоростью испарился. Его виноватая спина, не поспевая за ним, еще пару секунд висела у меня перед глазами. Я бросилась следом, опередила, загородила собой дверь, закричала, потребовала объяснений. Но — мысленно, про себя; ватное тело отказалось слушаться. И потом, что-то внутри (шестое чувство, еще один штамп?) уже сознавало тщету любых действий и разговоров.
