— Да. Пока мы были вместе. Но потом, при отъезде… меня кое-что неприятно поразило.
— Что?
— Он… проявил невнимательность, и я…
— Татка, не темни.
— Видишь ли… если уж о деньгах… он улетал в Москву, но ему в голову не пришло поинтересоваться, с чем я, собственно, остаюсь. Нет, я бы не взяла, но сам факт, что не озаботился, — при всей якобы любви, — как мне кажется, говорит сам за себя.
— Да уж. Мужики почти все жадные до безобразия.
Естественно. Сашка в своем репертуаре.
— Твой Макс тоже?
— Нет. Макс — исключение. Но, Татусь… в конце концов, ничего страшного! Надо было открытым текстом сказать: ну-ка раскошеливайся. Протопопов вообще воспринимает только четкие указания. Устройство такое у человека: интуиции, чувствительности — ноль. А ты к нему со своими мерками…
— Саня, не притворяйся, будто ничего не понимаешь. Тут ждешь не денег, а внимания.
— Ну, знаешь! Он тебе столько всего обеспечил, а ты…
— Мне — и себе тоже. Главным образом себе, а мне — заодно, как непременной составляющей его удовольствий.
— Да ладно! И то хлеб.
«Хлеб содержанки горек», — тут же родилась сентенция у меня в голове.
— Разумеется. Только мне вдруг стало ясно, что ему важна не я, а влюбленность в меня. Наш роман — непрерывное «сделайте мне красиво», за которое он платит. Как продюсер за фильм. И я интересую его исключительно как актриса — в рамках отведенной роли. А моя реальная жизнь — какие-то там родители, сын, свекор, магазины — только раздражает, потому что мешает съемкам. Но я же самый обыкновенный человек, а не «праздник, который всегда с тобой»… Словом, мне это не нужно, и я еще в Америке решила с ним расстаться. Просто тянула резину по инерции, не хотела сцен, объяснений. А тут все само получилось. Я даже обрадовалась.
— Что получилось-то?
— Жена выяснила, кто я такая, привлекла к делу не то экстрасенсов, не то колдунов, и они хором начали убеждать Протопопова, что я сделала на него приворот. А с ним, между прочим, с осени творилось то же, что с Иваном в прошлом году. Мы еще удивлялись, что ситуация повторяется, как в зеркале. Он метался, жаловался, что дома невыносимо плохо, но уйти не мог, не получалось. Кстати, он и злился на меня в точности как Иван на Лео.
— Здрасьте, это еще за что?
— Как за что? Испортила ему картину мира: если б не я, он бы и не узнал, на какие подлости способен.
— Ясно: ты злодейка, он — невинная жертва, а жена — святая великомученица.
— Точно. «Я не хотел, меня заставили». Собственно, это работало в обе стороны: когда он за что-то оправдывался передо мной, виновата оказывалась жена.
