Включила поскорей компьютер и со страшной скоростью и кучей опечаток — будь я поспокойней, меньше б времени потратила — настучала Антошке письмо. Типа, не мучай меня так больше никогда. Знал бы ты, как я плакала. Я тебя люблю и жизни без тебя не мыслю, но пойми: Иван ради меня из семьи ушел, не могу я взять и на ровном месте — он-то ведь ничего не знает — его бросить. Дай мне, пожалуйста, время все уладить. Послезавтра я приеду, давай встретимся и все обсудим. Прошу, ответь, я очень, очень жду. Твоя Клепка.
Сто раз потом почту проверяла, и вечером, и утром, — пусто. Вот дурак упертый. Как я прямо.
Но я уже план составила и не сомневалась — победа будет за нами. Ванька вернулся, против моей поездки не возражал, и через сутки я уже к себе в Иваново катила. Мечтала, как меня Антон на вокзале встретит, обнимать-целовать бросится…
Зря надеялась.
Доволоклась до дома, пятнадцать минут передохнула, чаю с предками попила — и к Антохе. Подхожу к квартире, звоню. Цезарь загавкал, дворняга его здоровущая. Открывает мать. Цезарь — ко мне; лапы на плечи, в щеку лизнуть пытается. Насилу угомонила.
— Клепушка!
— Здрасьте, Татьяна Степановна, я к Антошке. Он дома?
Она замялась, потопталась на месте и бормочет:
— Клепушка, он ведь уехал. И даже мы с отцом не знаем куда. Далеко, по работе — и весь сказ. Какой-то у них там объект в Сибири… вроде бы…
— Что же, так молча и уехал?
— Нет, сказал: не переживайте, звонить буду. Но город не назову, не хочу, чтобы Клеопатра узнала. Она, говорит, обязательно к вам придет, поэтому я лучше промолчу, чтобы вы мой секрет не выдали. Что у вас стряслось-то, а? Чего он так вздернулся? Да ты проходи, проходи в дом.
— Нет, Татьяна Степановна, спасибо. — А сама еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. — В другой раз. Меня дома ждут, я ж только что с поезда.
— Как же вы сумели на расстоянии так поссориться?
— Сама не понимаю, Татьяна Степановна. Когда Антон объявится, скажите, что я заходила, ладно? И просила позвонить.
— Скажу, Клепушка, скажу, не переживай. Ты зайди потом, хорошо?
— Зайду, зайду. До свидания.
Никуда я, конечно, не зашла, тем же вечером назад в Москву уехала. Ни минуты покоя мне дома не было.
И нигде не было, никогда. Как поняла, что он мне действительно больше ни звонить, ни писать не собирается, для меня будто жизнь кончилась.
Что же делать-то? — думаю. Для чего по утрам вставать, умываться, причесываться, краситься, на работу ходить и в гости? С Ваней как общаться? Я только сейчас поняла, что последние месяцы жила на Антохе, как на бензине. Он один мне силы давал, причем на Ивана тоже; даже притворяться не приходилось, будто между нами ничего не изменилось. А тут вдруг щелк! — и Ваня мне стал посторонний взрослый дяденька, с которым в постель просто так не ляжешь. Неловко, стыдно, странно как-то. Не знаю, почему так вышло, сама удивляюсь.
