Поначалу гольянчики подбирались к самым нашим ногам, когда мы, поеживаясь, бродили в холодной до озноба воде, и тыкались носиками меж пальцев. И только после очень резких наших движений стайка рассыпалась и рыбки исчезали, укрываясь меж камушков или под колеблющимися лентами ярко-зеленых шелковистых водорослей.
Гольянчики ловились в крохотных омутках. Это были рыбки, клевавшие отлично на любую насадку: червяка, муху, хлебный шарик. Очень прожорливые, они бросались на все, что попадало в воду. Даже приходилось вытаскивать гольянов, не зацепившихся за крючок, а просто висевших на куске червяка, вот до чего жадны!
И все же нам никогда не удавалось наудить гольянов столько, чтобы это выглядело как порядочный улов… А нам почему-то хотелось поймать их сразу и много.
К середине июня гольянчики начали сбиваться в еще более густые стайки, так что иногда казалось — само дно речушки шевелится вместе с рыбой. Но брать на удочку они почему-то перестали. Удивленные необычным зрелищем, мы решили изменить способ ловли. Разжившись куском старого сетевого «полотна» с самыми мелкими ячейками, мы изготовили наметку — большой треугольный сачок, в мотню которого положили тяжелый круглый голыш.
Затем, выбрав узенький перекатик, мы плотно заложили его с обеих сторон камнями и заплели хворостом. А оставшуюся протоку загородили наметкой. Вот уж теперь гольянчикам оказалось совершенно некуда деваться. А дальше оставались пустяки: один удерживал наметку, а остальные с гиканьем и свистом, хлопая по воде палками, переворачивая ногами камни, загоняли в наметку рыбу. Так из рыболовов-любителей мы превратились в истребителей природы.
В первый же раз мы наловили почти полный бурак — берестяное ведро рыбы. Разгоревшаяся алчность умножила наши усилия, и мы настроили по Никше ряд запруд, или, по-здешнему, езов.
Мы так налегли на ловлю гольянчиков, что недели через две считали удачей, если к концу охоты удавалось закрыть пойманной рыбой донышко бурака.
Но вот однажды в разгар шумной, уже малодобычливой ловли затрещали сучья, раздвинулись ближние кусты, и на лесную полянку, покряхтывая, вылез чудаковатый старичок, бывший начальник сельской почты Александр Петрович, или, как мы его звали за глаза, Са́са Пе́та. Наверное, он поспешил сюда, услышав наши крики. Александр Петрович был в форменной чиновничьей фуражке и черном плаще без рукавов, скрепленном ниже плеч латунной цепочкой, концы которой удерживали в пасти две обшарпанные львиные морды.
