И я шёл, как будто не один, шагал, точно стараясь попасть в ногу большому отряду. Я даже тихонько запел любимую песню:
Над Советскою Россией
Ветер клич свой пронесёт,
Нас услышат наши братья,
Нас услышит весь народ…
И тогда раздастся всюду
Из — за дальних гор, хребтов.
Из полей, лесов и тундр
Нам в ответ — всегда готов!
А звёзды всё падали и падали — на Алтайские улицы, в Обь, в тайгу, в Германию, на всю круглую землю.
Письмо заняло чуть ли не целую тетрадку.
— Да оно в конверт не влезет! — воскликнул Ванька, беспокоясь.
— Ну всё, ребята? — Шура подняла от стола покрасневшее худое лицо. Она писала под нашу многоголосую диктовку.
— Да, пожалуй, всё, товарищ начотр… вожатая… — улыбнулся Смолин. — Как отряд работал — написали? Написали. Как будем работать дальше — написали? Написали.
— Да-да, ведь это главное — как работать будем… Ведь мы тут, откровенно говоря, приврали: «…мы вовлекаем в наш отряд беспризорников, и отряд наш растёт день ото дня. Мы учимся, чтоб нести наши знания массам». Ведь если этого не выполним — получится как бы обман, ребята… — Шура пристально поглядела на всех нас по очереди.
— Пока идёт письмо — мы это сделаем, — твёрдо сказал Смолин.
— А сколько времени пройдёт письмо? — спросил Ванька. — Наверно, год?
— Ну год! Через две недели будет ответ.
И с этого дня мы начали ждать письма от германских пионеров.
С этого дня мы стали жить точно не в Барнауле, а в каком-то новом городе. Этот новый город был гораздо больше, просторнее, из него можно было поехать в Германию, можно было связаться с любым уголком земного шара.
В отряд к нам каждый день стала приходить наша городская газета «Звезда Алтая», и мы узнавали обо всём мире. На большой щит посреди комнаты наклеивали мы вырезки, и по щиту было заметно, как приближается революция в Германии.
Мы теперь знали, что такое оккупация, репарация, падение марки, совет фабзавкомов в Берлине.
А у себя дома на стене над кроватью я повесил бумажку с четырнадцатью палочками. Это были не простые палочки, а четырнадцать дней, через которые должно было прийти к нам германское письмо. Каждое утро я зачёркивал по одной палочке, прежде чем натянуть трусы.
Палочки превращались в крестики. Наконец я зачеркнул четырнадцатую палочку. Это значило, что сегодня Шура принесёт на сбор письмо от германских пионеров.
Сбора я едва дождался. Прибежал туда чуть не за полчаса до начала, думал, что буду самый первый, но оказалось, что и все другие ребята пришли пораньше. А Шура, как назло, опаздывала.
