— Голуби… Женькины… — прошептал Сашка.
— У них свои голуби, — повторил Ванька.
— А у нас скоро будут красные галстуки, — сказал я, сжимая кулаки. — Наплевать на ихних голубей. Подумаешь, невидаль — голуби! Паршивые какие-нибудь. Да пойдёмте ребята!.. Ну чего вы стали, как бараны перед новыми воротами? Чудилы!.. Ну пойдёмте же!
Мы опять пробрели по сырым мосткам и не оглядывались больше на летающих голубей.
— Теперь у них работы мало, говорил Сашка, — пимы да кожи они зимой да осенью работают…
— Небось целый день голубей гоняют!
— Голубятню строят.
— Да…
— Наверно… Им хорошо. Они — неорганизованные… Ходить им никуда не надо — не то что мы…
— Ну а что мы? Что мы — хуже их голубей гоняли бы?
— Не хуже, а некогда нам.
— Ну уж и некогда. Отвели бы одно занятие на голубей — и только… Не всё равно играть-то.
— А вот интересно, неужели это Женька сам столько голубей накупил?
— Всё равно у него сманят. Фёдоров сманит… У Фёдорова турман — во!
— А у Женьки, наверное, турман ни к чёрту.
— Да уж наверно…
— Во! Совсем сухой кусок земли, — опять сказал Ванька, топая ногой по камню.
— Верно…
Мы стали по очереди топтаться на камне. Мы очень ждали дня первого костра.
И этот день пришёл. Земля просохла, деревья оперились. В этот день, задолго до полдня отряд наш как по струне выстроился перед губкомом. Наши зелёные рубашки топорщились и скрипели. Большие красные косынки лежали на спине ровными треугольниками, а спереди, до самых трусов, спускались толстыми галстуками. От галстуков ещё пахло свежей краской. Впереди отряда — высокий, стройный — стоял Смолин и крепко держал знамя, подаренное нам губкомом партии. От лёгкого солнечного ветра знамя чуть-чуть колыхалось, дрожали золотые кисти и бахрома, поблёскивали золотые буквы и звёздочка на конце древка. За Смолиным стоял барабанщик отряда Ванька и держал палочки на барабане. За ним — три трубача. Они упирались трубами в бока. А дальше вытянулся отряд — по патрулям, и каждый начальник патруля держал в руках треугольный патрульный флажок. Все стояли как нарисованные, не шевелясь, только лица расплывались в широкие улыбки. Мы старались не улыбаться, но ничего не выходило: губы сами растягивались до ушей.
День первого костра пришёлся на воскресенье, и потому на площади собралось много народу. Барнаульцы смотрели на нас во все глаза, и мы даже слышали отдельные возгласы:
— Смотри, красиво-то как!
— Знамя-то, знамя! Золотое!
— Галстуки красные на шеях, однако…
