— Я весь…
— Завтра на суде вы не должны ничего рассказывать. А особенно того, что говорили мне.
Хотя не было настроения с чем-либо спорить, Норман удивленно вскинул глаза.
— Да, сэр. Говорить буду я, вы должны лишь отвечать на вопросы. Слово «нет», произнесете, только если спросят: «Вы убивали?».
— Но я, действительно, не убивал.
— Тем более, сэр, тем более. А на все остальные вопросы отвечаете «да». Односложно, сэр. Вы запомнили?
— … да.
С левой стороны на груди адвоката, он только сейчас заметил, помещалось красивое, дюйма в два, изображение желтого попугая. С самоуверенным, если не сказать наглым, профилем. Ювелирная по качеству вещица.
Адвокат перехватил его взгляд.
— Награда за сообщение о вас Президенту. Высшая для человека моей профессии: «Попугай четвертой степени». За заслуги перед Отечеством.
— А какие бывают еще?
— О, «Зеленый попугай» — за большие заслуги. «Красный» — за огромные. И «Белый» — за сверхзаслуги. Таким орденом увековечен лишь Папа Римский и ваш президент.
— Вы католическая страна?
— Можно сказать, что так. Хотя наши люди больше всего верят в своего сиятельного Президента.
Норман подумал, что и сам сейчас в него больше верит…
Ночь прошла. Что-то было во сне иногда беспокойное, но короткими только моментами. Алкоголь высокого качества сделал свое — отключил те участки, от которых, вчера ему серьезно казалось, можно сойти с ума.
Он заснул на твердом топчане, а проснулся на мягком матрасе с чистым бельем, и в пижаме.
В камере большие напольные вазы с цветами, и это надо — старый грязно-рыжий унитаз заменили на белый новый.
На столе в ведерке со льдом шампанское, и еще всякое-разное.
Суд был назначен на двенадцать часов.
Из доставленного с яхты гардероба Норман приоделся в то, что построже. И когда уже совсем был готов, начал все-таки волноваться.
Сам начальник тюрьмы поехал сопровождать его в тюремной машине и, извиняясь, произнес уже какие-то знакомые слова про вынужденные, диктуемые внешними обстоятельствами неудобства.
Зал был не очень большим, красиво отделанным полированным деревом. Норман сразу обратил внимание, что он заполнен публикой с белыми лицами в двух передних рядах и темно-смуглыми в остальных, коих было раз в десять больше. Сидевшие в первых рядах, имели блокноты и портативную звукозапись. А дальше, среди темной массы, у многих женщин почему-то были цветы.
Стрелки часов уже почти сошлись на двенадцати, но еще не совсем.
Норман сел, как положено, впереди, рядом с адвокатом.
