Джулия сидела на столе Берлинза, поставив ноги на шкаф с картотекой и что-то читая. Ноги слегка приподняты и согнуты так, что джинсы тесно обтягивали их.
— Ну и что я там наделала? — через плечо спросила Джулия.
— Это не ваша вина. Он частенько забывает о синтаксисе и прочем, — ответил Ломакс.
— И все же он блестящий ученый, верно?
Блестящий ученый, построивший теорию о происхождении Вселенной, но неспособный правильно выстроить предложение. Ломакс не собирался развеивать ее стереотипы. Он рассеянно кивнул и продолжил чтение.
Рядом с Джулией было трудно сосредоточиться. Время от времени Ломакс бросал на нее взгляды и восхищался тем, как волосы падают с плеч, или тем, как изгибается спина, когда Джулия наклоняется, чтобы что-то прочесть. Очевидно, ему часто придется изучать ее спину. Гораздо труднее заставить себя посмотреть ей в лицо. Ломаксу хотелось рассматривать не только грудь и бедра Джулии, хотя и это занятие он находил весьма захватывающим. Именно безупречная симметрия лица восхищала его больше всего. Красота Джулии казалась Ломаксу классической — той, что может быть выражена простым уравнением. Высота скул, овал лица, линии щек и подбородка — все пребывало в гармонии. Может статься, подумал Ломакс, что когда-нибудь ему уже встречалась женщина с подобным лицом, однако она не затронула его чувств. Красота Джулии заставляла сердце трепетать, потому что в ней чувствовался намек на некий изъян. Почти все время ей удавалось контролировать холодную симметрию, но иногда глаза выстреливали, улыбка кривила черты, губы изгибались, и на короткое мгновение красота теряла свое совершенство.
Джулия повернулась и обнаружила, что Ломакс смотрит на нее. Он тут же уставился в экран, и снова в глаза ему бросилось обручальное кольцо. Ломакс кое-что стер и переставил точки.
— И кому это нужно? — внезапно спросил он, бросив взгляд на Джулию.
Она тут же покраснела и взмахнула бумагами, исписанными Берлинзом.
— М-м-м… не знаю… он ничего мне… Понятия не имею.
— Но это же просто…
— Что?
Ломакс остановился. Он не знал, как объяснить. В этих двух-трех листах не было ни начала, ни конца.
— Это же просто разрозненные записи. Идеи. Потому все так запутано. Зря вы так беспокоитесь, — произнес он, вставая.
— Но я же…
— Все хорошо. Вы прекрасно поработали.
Ломаксу хотелось остаться, поболтать с ней, полюбоваться ее лицом. Повинуясь внезапному импульсу, он спросил:
— А долго профессор спал сегодня после обеда?
