Случилось так, что в это самое время наша харцерская дружина выбирала своего героя. Когда кто-то предложил Костюшко, я вскочил с места и начал возражать. После очередного родительского собрания директор пригласил отца в канцелярию и заявил ему, что в серьезной дискуссии я вел себя неподобающим образом. Вышла из этого целая история…
Эльжбета так хохотала, что люди начали останавливаться, и мне стало неудобно. В конце концов она выдавила из себя:
— Как же все-таки называется ваша дружина?
— Как? Самым лучшим образом: четырнадцатая харцерская такой-то и такой-то шахты дружина имени Тадеуша Костюшко. Цвет платка — желтый. После этого, надо тебе сказать, я перестал ходить на сборы…
— Весело ж вам! — услыхал я вдруг.
Мимо прошла Ирка, остановилась, посмотрела на меня, потом на Эльжбету…
— Познакомьтесь! — сказал я, сам не зная почему.
— А зачем? — Ирка повернулась на пятке и отплыла к тиру. Только сейчас я заметил, что она не одна. С ней была подруга и двое молоденьких солдат.
— Не огорчайся! — буркнул я Эльжбете, но и сам, надо сказать, огорчился. — Соплячка! Дура! Вот увидит ее мать…
Но Эльжбета и не думала огорчаться. Она только смеялась.
— Видал? А ты говоришь «соседка». Этого я не мог понять.
— В самом деле соседка!
— Ой, Юрек! Ты или притворяешься, или не знаешь девушек… Сколько ей лет?
— Шестой класс кончила. Ну и что? Вот появится Зенек, он ей всыплет. И за дело. Вмиг успокоится… Жаль, ты не знакома с Зенеком!
Мы съели вату, выкинули палочки, пора было отправляться дальше. Возле тира Эльжбета остановилась.
— Посмотрим немного, ладно?
У меня не было ни малейшего желания, но она, как нарочно, задержалась возле Ирки и ее компании. Оба солдатика как раз заряжали, физиономии у обоих были такие, будто они собираются ставить мировой рекорд.
Они стреляли с условием: три попадания из десяти. Дела шли неважно. В мишень попасть нетрудно, но в яблочко угодишь не сразу.
— Юрек, а ты стрелять умеешь? — спросила Эльжбета.
— Так себе, немножко…
Я соврал. Стрельба в цель — целая глава в моей биографии, как говорится в газетах. Отец — отличный стрелок, и мне было пять или шесть лет, когда он начал меня учить. Решил, что я непременно должен стрелять лучше, чем он. Я еще даже в школу не ходил, когда на соревнованиях, устроенных Лигой защиты Польши, он заставил меня стрелять из армейского пистолета. Я трясся, плакал, но отец был неумолим. Когда я стрелял, он поддерживал мне руку. Мама потом рассказывала, что я стоял с закрытыми глазами, белый, как стена. Потом отец учил меня стрелять из винтовки, потом купил духовое ружье. Когда мне стукнуло двенадцать, он решил, что я стреляю не хуже его, и оставил меня в покое. И хотя, признаться, мне до него далеко, стреляю я все же неплохо. А теперь я соврал. Нарочно. Я даже знал, почему…
