Поздно вечером мы снова встретились в редакции «Красного черноморца». Димка был жив, здоров и весел. В ответ на наш сенсационный рассказ он рассмеялся:
— А я в этот момент сидел верхом на невзорвавшейся тонной бомбе замедленного действия. Генерала Хренова с полпути вернули руководить операцией по обезвреживанию бомбы.
В тот момент, когда с моей камеры осколком сорвало объектив, Димка снимал, как саперы отвинчивали смертоносную капсулу. Она могла сработать в любую секунду.
— Товарищи! Внимание! — в кают-компанию вошел Володя Апошанский. Всегда веселый, улыбающийся, сейчас он был строг и сдержан. — Товарищи! Сегодня погиб генерал-майор Остряков.
Севастополю не хватало продовольствия. Мы с Димкой решили снять, как старые рыбаки под огнем немецких истребителей ловят для севастопольцев рыбу.
Рано утром мы помчались на своем «козле» к берегу моря.
Рыбаки сидели под нависшей скалой у потухшего костра. Их было человек девять. Седые, с черными от солнца и ветра лицами.
— Товарищи сыночки! Как вас там по-научному, кинозасымщики, кажись? Мы люди старые. Нам все едино, скоро на тот свет, к богу подаваться, а вам-то рановато. Может, вы нас с суши тарарахнете, и баста? — покашливая, обратился к нам старичок.
— Нет, папаша, нам надо с вами в лодке быть! — виновато улыбаясь, ответил Димка.
— Тогда слухай, молодежь! Как хрицы высунут свой поганый нос, падай на дно лодки, кажи вид, што все померли. Он покружит, покружит, стрельнет пару раз для порядку, та и сиганет на обед.
— Кончай баланду! Айда на воду! — прервал разговор бригадир.
Мы устроились на большой лодке вместе со старшим и двумя другими помоложе. Из-под нависшей скалы выплыли одна за другой четыре рыбацкие лодки.
Бригадир Иохим Назарович сидел на корме, направляя лодку, а двое других гребли тяжелыми веслами. За нами шли еще две лодки.
Димка, ссутулившись, торчал на банке, поблескивая очками, и вращал головой во все стороны.
— Дим, смотри, плывем в розово-голубой безбрежности… Тишина!
— Ты, между прочим, часто витаешь в розово-голубой безбрежности. Вот солнце взойдет, и фрицы приобщат нас к твоей голубой безбрежности… — Димка снял очки, нахмурил брови и серьезно посмотрел на меня. Но его добрые близорукие глаза не помогли создать впечатления строгости. Он протер очки, снова надел их и расплылся в широкой улыбке.
— Ты прав! Красота необыкновенная.
— Знаешь, на том берегу, около Георгиевского монастыря, просиживал с мольбертом Айвазовский…
