Щучье лето | страница 31
Как она сказала, что Гизела умирает.
Как она сказала, что надежд больше нет.
Как она сказала, что сожалеет об этом.
Помню только, как она уже говорила, что Гизела сейчас спит и ее нельзя беспокоить, что скоро придет Петер, а пока у нее дежурит врач.
А потом мама сказала обоим:
— Идите умойтесь!
Убрала со стола тарелки и вылила суп обратно в кастрюлю, хотя Даниэль с Лукасом и окунулись в него лицами. И я помню, как дрожали ее руки.
После этого мы все вместе поехали в кафе-мороженое, и она купила нам самое большое мороженое в мире, о чем говорила нам всю дорогу, словно собираясь с духом.
— Сейчас мы купим самое большое в мире мороженое! Купим самое большое! Сто процентов!
И попыталась засмеяться.
В этот день Лукас и Даниэль не ловили красноперок. В этот день мама опустила жалюзи и перекрыла лето.
Курила одну сигарету за другой.
А мы лежали перед телевизором, ложками ели мороженое из большой салатной миски и смотрели фильм по какой-то сказке. Во время рекламы Даниэль внезапно громко и фальшиво подпел: «Мы строим вашим планам новый дом». Лукас засмеялся.
В этот день мне очень хотелось забраться к маме на колени. Но как только я подходила к ней, она отворачивалась, подтягивала колени к подбородку и раскуривала новую сигарету.
Когда машина Петера въехала на двор, мама с Даниэлем и Лукасом отправились к Гизеле.
— Наверное я приду поздно, — сказала она. — Проголодаешься, сделай бутерброд. И не дожидайся меня, ложись спать!
Говоря это, она погладила меня по голове, но походя — как обычно гладят собаку.
Стоя у окна, я смотрела, как они втроем идут по двору. Мама шла посередине, ее рыжие волосы светились в закатном солнце. Справа шел Даниэль, слева — Лукас. Мама положила им руки на плечи — так, как это делают настоящие матери. Тут мне внезапно вспомнилась сказка, которую отец однажды читал вслух перед сном: «Взял братец сестрицу за руку и говорит: «Собачонке и то под столом лучше живется. Боже мой, если б узнала о том наша мать!»[1]
Думаю, никогда я так не тосковала по отцу, как в тот вечер. Мне не хватало его басистого голоса, его мягкого живота. Не хватало запаха после бритья и не хватало его историй.
Не хватало даже его дурацкой присказки, которой я вечно стыдилась: «Хорошо в краю родном, пахнет сеном и говном!»
Каждый раз, когда он повторял эти слова, мама глубоко вздыхала и качала головой, давая понять, насколько они неуместны.
— И, пожалуйста, Пауль, не при ребенке!
Но папа только смеялся и снова повторял их.
