— Разве нельзя представить, — говорила Лихэ, и голос её звучал гипнотизирующе ровно, — что Вселенная… нет, не наша галактика, а вся Вселенная, не подвластная пока нашим изучающим устройствам, что эта Вселенная построена по единому разумному плану? Тогда появление мыслящих существ преследует определённую цель: они лазутчики на перифериях мироздания. Смысл их жизни — накопить информацию об окружающем. Но что дальше? Неужели только воспроизвести на свет детёныша и умереть? Заметь: детёныша, подобного себе лишь биологически. Интеллект передаётся в недостаточной степени. А накопленный потенциал знаний вообще пропадает! Тебе не кажется, что это нерациональная трата сил в природе?
Безымянному не казалось. Он был сторонником другого течения, по которому природа представлялась ареной случайностей. И только в результате многих проб — которые могли состояться, а могли и нет! — островками выкристаллизовывается жизнь, её опыт.
Однако он не стал прерывать Лихэ столько же из деликатности, сколько и из желания слышать её голос.
Они сидели на траве, в далёком уголке заповедника. День клонился к вечеру. Сквозь густые листья древовидных кустарников просвечивало небо. Заря была голубовато-пурпурного цвета. Синего в ней было больше, чем розового. Пламя огромных энергий цвело и распускалось наподобие гигантского цветка.
Лихэ полулежала, подперев голову руками. Запястья у неё были сухощавы, а движения мелки и быстры. Глаза странные — было в них что-то пробивающее, подобно пулям: они пронзали, кололи — вовсе не желая причинить боль! Взгляд как сигнал с другой планеты: он преодолевает огромные расстояния. Он в полёте. Его почти можно тронуть… Но он ещё не дошёл.
Лихэ навсегда осталась непознанным существом для Безымянного. Хотя он в тот же вечер стал её мужем.
Когда сгустились короткие сумерки, а потом поочерёдно взошли луны каждая в своей фазе, — они невольно придвинулись поближе. Может быть, потому что стало холоднее. Сначала он не ощущал никакого волнения. Её голова доверчиво прижалась к его плечу. Но одна из лун ударила снопом серебряно-лилового света в её лицо с сомкнутыми веками — и древние силы вспыхнули в обоих.
Они замерли, словно прислушиваясь сами к себе. Это был волшебный миг, когда лопаются бутоны папоротника…
В лесу становилось всё светлее. Разноцветные луны перекрещивали лучи, как прожекторы. Прошёл час. Оба не шелохнулись. Может быть, были смущены или счастливы? Это трудно сказать.
