Впрочем, едва ли и мать воочию видела то бескрайнее небо: ведь она была так молода, а лес так огромен! По наивности, неумению отделить себя от других людей, она могла просто населить свою память чужими рассказами; племя было беспомощно в отсчёте времени; жизнь на равнине представлялась вчерашним днём. Но куда двигались люди Табунды? Куда вообще текли все человеческие племена? Подобно воде, они заполняли впадины планеты.
Где-то на севере паслись овцебыки; в зарослях попадались лесные слоны, и пятнистая лошадь, большеголовая, с крупными зубами и узкой мордой, свирепо ржала и носилась по равнинам — но это был уходящий мир!
После того как земля трижды глубоко вздохнула, то смежая замёрзшие очи континентов, то широко раскрывая их, — и тогда озёра тающих ледников доверчиво вперялись в небеса, а потом вновь надвигалось оледенение, холодные ветры иссушали почву, она трескалась, разрушались морены, и желтоватая пыль неслась тысячи километров, пока не оседала где-нибудь слоями плодородного лёсса, — после всего этого сначала в сумрачных лесах, а потом на зелёных равнинах появился человек.
Он был незаметен, но не беспомощен. За него стояла его молодость!
История племени Табунда началась с создания барабана. Кожу убитого животного натянули на сплетённые кругами ветви. Когда последние капли сока ушли из них, ветви высохли, барабан стал тугим и лёгким. Достаточно было самого поверхностного прикосновения, чтоб кожа его, задрожав, испускала странные звуки — ещё бесконечно далёкие от музыки, но уже ритмичные и волнующие.
Табунда — барабан — был ничьим. Его бережно переносили с места на место, укрывая от дождей; он считался достоянием каждого. Даже самым крошечным детям разрешалось иногда опустить смуглые замаранные ладошки на его певучую кожу.
Племя стало называться Табундой в подражание звуку барабана. Когда после удачной охоты все отходили от костров насытившись и не могли уснуть в тёплую лунную ночь, тут-то и начиналось его главенство! Каждый спешил рассказать о своей храбрости, прилгнуть и похвастать, а так как слов было мало, приходилось вертеться вьюном, подпрыгивать, чтоб стать повыше ростом, и конечно же бить в барабан: где много шуму, там много силы!
…Проснувшись от звуков табунды, Лилит сначала и не помышляла о нарушении запрета. Он гласил достаточно ясно: с наступлением сумерек дети не должны покидать огороженное место ночлега. Но барабан звучал и звучал; его разрозненные такты обладали притягивающей силой, они словно пульсировали — и это было как первый зов пробуждающегося существа.
