Мери Мак-Элпайн было двадцать лет. Лицо у нее было бледным несмотря на многие часы, проведенные на солнце, большие карие глаза, блестящие, черные, как ночь, и зачесанные назад волосы и самая обворожительная улыбка, когда-либо озарявшая мототрек Гран-При. Она вовсе не старалась улыбаться обворожительно, это получалось само собой. Все члены команды, даже молчаливый Джейкобсон с его ужасным характером, были так или иначе в нее влюблены, не говоря уже о множестве других. Мери сознавала это, принимала как должное и с достоинством, но без тени насмешки или снисхождения. Во всяком случае, она рассматривала уважение, которое к ней питали другие, лишь как естественный отклик на то уважение, которое она питала к ним. Несмотря на живой ум и сообразительность, Мери Мак-Элпайн в некоторых отношениях была еще совсем ребенком.
В этот вечер, лежа в безупречно чистой и безжизненно стерильной больничной палате, Мери Мак-Элпайн выглядела еще более юной, чем обычно, а также, что и не удивительно, совсем больной. И без того бледная от природы кожа сейчас казалась совсем белой, а большие темные глаза, которые она открывала на мгновение и будто нехотя, были затуманены от боли.
Эта боль отразилась и в глазах Мак-Элпайна, когда он посмотрел на свою дочь, на ее перевязанную ногу, лежавшую поверх простыни.
Он наклонился и поцеловал дочь в лоб, потом сказал:
— Тебе надо хорошенько выспаться, дорогая. Спокойной ночи!
Она попыталась улыбнуться.
— После всех этих таблеток, что мне дали, я, конечно, засну… И еще, папа…
— Да, родная?
— Джонни не виноват… Я знаю, он не виноват. Это все из-за машины. Я точно знаю.
— Мы это выясним. Джейкобсон уже занялся машиной.
— Вот увидишь… Ты попросишь Джонни навестить меня?
— Только не сегодня, родная. Боюсь, что он тоже не совсем здоров…
— Он… он не…
— Нет, нет… Просто шок. — Мак-Элпайн улыбнулся. — И его напичкали такими же таблетками, что и тебя.
— Шок? У Джонни Харлоу шок? Не могу поверить! Он уже три раза был на волосок от смерти и тем не менее ни разу…
— Он видел, что с тобой произошло, моя родная. — Мак-Элпайн сжал руку дочери. — Я еще зайду сегодня, попозже.
Он вышел из палаты и направился в приемную. У дежурного столика врач разговаривал с сестрой.
— Скажите, это вы лечите мою дочь? — спросил Мак-Элпайн.
— Мистер Мак-Элпайн? Да, я. Доктор Шолле.
— У нее очень плохой вид.
— Никакой опасности нет, мистер Мак-Элпайн. Она просто находится под действием анестезии. Мы были вынуждены сделать это, чтобы уменьшить боль, понимаете?
