— Ого! — воскликнул Николай.
— Чего ты? — посмотрел на него Ляжечка.
— Придумал, вот чего, — сказал Щукин.
— Что придумал? — спросил Ляжечка, но был прерван глухим голосом неприметного, который уже закончил все приготовления и даже включил стоящий в углу комнаты софит, тут же заливший ярким электрическим светом всю комнату.
— Приготовься, — сказал неприметный.
— Погоди, — поднял руки Николай. — Как ты меня щелкать будешь, если я не причесался даже? Мне ведь марафет навести надо…
Неприметный пожал плечами и, потушив софит, повернулся к окошку и закурил.
— Дай мне зеркало, ножницы и бритву, — скомандовал Щукин Ляжечке, — мыло, горячую воду и миску…
— Ты чего? — изумился Ляжечка. — Бриться будешь? Тоже мне — салон красоты устроил… Некогда!
— Брить, — сказал Николай, деловито осматривая остатки пегой растительности на голове Ляжечки, — я буду не себя. Я и так не слишком зарос. Вчера побрился утром.
— Тогда зачем тебе бритва? — поинтересовался Ляжечка.
— Мне еще будет нужен клей, — чувствуя прилив вдохновения и совсем не слушая Ляжечку, проговорил Щукин. — Какой угодно клей, но не канцелярский. И не обойный, конечно. Лучше всего — «Момент»…
— Зачем?! — в недоумении развел руками Ляжечка.
— Увидишь, — пообещал Щукин.
Как показалось Щукину, на все его действия неприметный человек смотрел с одобрением, чего нельзя было сказать о Ляжечке, который, ощупывая свою голову, теперь совсем голую, хныкал и жаловался на холод.
— Между прочим, не лето еще, — гнусил Ляжечка, пытаясь отобрать у Щукина зеркальце, — мне холодно будет. Сколько мне ждать, пока волосы у меня снова вырастут? И вырастут ли вообще… Их и так осталось немного — только сзади и на висках, а остальные выпали… А если я мозги простужу? Простатит… ээ… менингит то есть заработаю?
— Не простудишь, — колдуя с состриженными волосами Ляжечки, говорил Николай, — нельзя простудить того, чего нет.
— Нет?! — возмутился Ляжечка. — Да если бы не я…
Тут неприметный человек выразительно кашлянул, и Ляжечка немедленно заткнулся.
Через десять минут Николай разложил наконец на столе волосы Ляжечки и отвинтил крышечку с тюбика клея.
— Теперь, Толик, держи зеркальце передо мной, — распорядился он, — буду делать окончательный… последний и решительный штрих.
Последующие его действия заняли полчаса. Наконец Щукин отнял от своего лица перемазанные клеем ладони и, посмотрев в зеркальце, удовлетворенно кивнул.
— То, что надо, — сказал он.
Ляжечка, давно переставший хныкать и с интересом следивший за Щукиным, хмыкнул.
