— Я Монах.
— Надоела мирская жизнь? У вас глаза устали?
— Не понял?
Легионер усмехнулся и пояснил: — Не возможно всегда ходить с выпученными глазами, удивляясь на то, когда видишь, что твориться в мире. Вот и уходят в монахи отшельники. Я это понимаю.
— Я не отшельник, я живу и собираюсь жить среди людей.
— Тогда как-то не вяжется у меня понятие монаха, но это ваши проблемы.
— Я просто констатировал факт вашей профессии, — пояснил Легионеру Монах. — Но провожать в последний путь это тоже необходимость, но я в основном все-таки общаюсь с живыми.
— А я постарался ответить. А вы кто будете? — обратился Легионер к Настройщику.
— Настройщик. Инструмент должен звучать правильно. Музыка нужна не тем, кто уходит, а тем, кто живет, давая возможность задуматься. Она должна быть искренней всегда: и в радости и в горе; она не должна фальшивить, вот я и настраиваю инструменты, чтобы музыка звучала в душе.
— Если в радость, то хорошо, но хочется верить, что мы здесь никого хоронить не собираемся, — заметил Легионер.
— Разве только свое прошлое, а так надеюсь, что нет, но…
Настройщик не успел закончить фразу, как дверь снова распахнулась, и в салон вошла еще одна женщина — это была Проститутка. Взгляд ее был уверенный, а в глазах, присмотревшись, можно было увидеть лукавые искорки, которые прерывались грустью от познанного мира. Весь ее облик говорил, что она хотела показать, что является представительницей одной из древнейших профессий, и не скрывает этого.
Она чуть задержалась в дверях и, насладившись произведенным эффектом, сказала:
— Здравствуйте! Я услышала звуки музыки и пошла, как крыса на зов дудочки, и приятно удивлена столь разносторонним обществом.
В ответ, присутствующие поздоровались с ней, а она прошла по салону красивой походкой, и села в соседнее кресло, рядом с Врачом.
— Чем вы здесь занимаетесь? — спросила она, закинув ногу на ногу, оголив и без того мало прикрытые ноги, еще больше.
— Не тем, о чем вы могли подумать, — отрезала Врач, повернув к ней голову.
— О том, на что вы намекаете, я не думаю никогда, — смеясь, ответила она. — Это вы, женщины из сферы условного обслуживания, можете думать об этом, а мне этого добра и так хватает. Ухаживая за больными, а судя по вашей одежде, так оно и есть, вы порой делаете им больно. Я тоже порой делаю больно, но чаще словом, отвечая на гнусные замечания моральных уродов, которых еще достаточно. Им нечего предложить женщине, кроме слов. Вот и упражняются, думая, что заденут меня.
