Николай Досталь и Михаил Кураев — ярко выраженные западники, либералы, прогрессисты. Их мировидение на 100 процентов определило идейную заряженность «Раскола».
Немногие из современных российских писателей столь же последовательно придерживаются либерального выбора, как Михаил Кураев. Тексты его в большинстве случаев представляют собой литературное свидетельство о преступлениях власти и о мужестве тех, кто сохранял человеческое достоинство, оказавшись под начальственным прессом. Поэтому, с одной стороны, писатель рисует неестественную беспредельность власти, ее калечащее души, истончающее совесть воздействие на людей, а с другой — представляет читателям интеллигентность или, иначе, нравственную твердость как главный оплот сопротивления этой «дистрофии совести»: «"Субстанция" интеллигентности — это и есть нравственное сознание, независимое от родовитости и безродности, от выручки в лавке, от котировки ваучера, больного зуба, прихоти тирана, прокурора, самодержца, генсека и президента, независимое даже от количества снарядов, выпущенных по тебе сегодня».
То же самое видно и в «Расколе».
Вроде бы во главе страны стоит «добрый царь». Алексей Михайлович — милостивец и «молитвенник». Но Россия устроена не по-европейски, она вообще иноземного не приемлет, и если обнаруживается хотя бы след «фряжского письма» в иконописи, тот же Никон выжигает его каленым железом. Русское устройство власти — неограниченное самодержавие. Власть сконцентрирована на самом верху. И сколь благородными ни были бы устремления первого человека в стране, все равно, именно благодаря полному отсутствию ограничений, он имеет шанс погубить наилучшие планы привычными методами их реализации. Такая организация власти, настойчиво показывает Кураев, порочна в принципе. Алексей Михайлович вроде бы понимает: мало одной власти, чтобы изменить жизнь к лучшему, нужен Господь, нужен «…подвиг душевный и любовь». А все же и он колеблется между «пойдем, голубушка, помолимся» и «пороть буду!». Что ж говорить о его служильцах? На низу всё проще, грубее. Дурна не реформа Никона. Дурно то, что общественный уклад России ставит знак равенства между ее осуществлением и приведением несогласных к покорности начальству — такова ясно выраженная точка зрения автора сценария. Если вглядеться в самую суть мировидения российской власти, то там — корысть и стремление сохранить собственный, ничем не ограниченный деспотизм. Аввакум презрительно бросает одному из ее представителей: «Как же вы себя любите, антихристово семя!» Фраза эта моментально уносит зрителей в XX век, а то и в XXI. Всё те же проблемы, всё те же образы, что интересовали рафинированного интеллигента и «западника» Кураева в его творчестве, прежде не выходившем за пределы советской эпохи. Всё то же! Опять — жестокая власть, модернизирующая общество, ни в грош не ставя при этом отдельного человека, мучая его, относясь к нему безжалостно. Опять пустыня тирании. Опять отгораживание России от Запада, страстно нелюбимое Кураевым. Собственно, мы видим русский мир как муку «дурных повторений». Как ни парадоксально, а получается, что у Досталя и Кураева семнадцатый век — повтор двадцатого!
