Бояре имели право консультироваться у «дохтуров» царского двора редко и только с соизволения царя. Сам же государь, несмотря на частые кровопускания, имел лицо полное и румяное, голубые глаза, русую бородку и осанистую фигуру. Три раза в неделю он постился, ходил в церковь, где ежедневно отбивал до тысячи поклонов. Он души не чаял в охоте — особенно в соколиной. Женат был дважды, от жён имел тринадцать детей, большинство из которых умерло во младенчестве от болезней. Прозвище имел «Тишайший», хотя был вспыльчив и иногда гневался, но быстро отходил. Тем не менее покладистым он был не всегда. При подавлении мятежа Стеньки Разина были казнены, сосланы в Сибирь с вырыванием ноздрей и битьём батогами десятки тысяч человек. И «соляные» бунты при нём были, и «медные». Однако массовых и жестоких казней, как Иоанн Васильевич, получивший прозвание «Грозный», он не устраивал.
Как всегда после эфира, у больных кружилась голова, их тошнило. Но подьячий держался молодцом. Он постанывал сквозь зубы и только просил пить. Никита ему в питье не отказывал: кишечник не затронут — пусть пьёт вдоволь, быстрее эфир из организма выйдет.
За пациентом он наблюдал до ночи, а на ночь оставил дежурным Ванюшку.
— Приглядывай. Всё должно быть хорошо — но мало ли… Если что случится — за мной беги, понял?
— Понял, — Ванюшка был горд оказанным доверием.
Через пару дней подьячий уже стал ходить по палате. Ну до чего же терпеливый и жилистый попался мужик!
На четвёртый день он подошёл к Никите:
— Сколько я должен?
— Алтын.
— Всего-то? Я слышал, с других серебром берёшь.
— Они бояре. Свои земли, крепостные… А ты человек служивый, откуда богатству взяться?
— Золотые слова! — восхитился подьячий. — Я за тебя святому Пантелеймону свечку поставлю! От меня низкий поклон и от семьи — супружницы и деток.
— А сколько их у тебя?
— Семеро. Всех кормить-поить, одевать-обувать надо, а кормилец я один. Выручил ты меня. А то ведь ни дров дома наколоть, ни забор подправить. Кила проклятая мешала.
— Сильно не пупочь, а то с другой стороны вылезти может.
— Теперь поостерегусь! — подьячий выложил деньги.
— Ты вот что, Тимофей. Можешь к семье идти. Каждый день на перевязки ходить будешь. Дня через три-четыре швы снимем. Только про цену никому не говори, сам понимаешь — богатые должны платить больше бедных.
— Не сомневайся, всё выполню. Дай Бог тебе здоровья!
Понемногу слухи о лекаре Никите расходились по Москве. Пациентов прибавлялось, а вместе с ними — работы, и, что скрывать — денег.
