Я сказал кое-что, о чем лучше было бы умолчать:
— Было время, когда я вытащил бы тебя даже из погребального кургана. Ради последнего любовного действа.
— В самом деле?
— Да. Быть может, ничего не изменилось.
— Тогда я позабочусь, чтобы мое тело сожгли! — Ее смех напоминал воронье карканье. — Можешь слепить из пепла мое подобие на ложе.
— Ты жестока!
Она баюкала голову в руках, и вздох ее был вздохом отчаяния.
— О, только не это. Не начинай сначала. Нет, Мерлин, не жестока! Я устала. — И в ее внезапно брошенном на меня взгляде была усталость. — От жизни устаешь. Это ты мертв, Мерлин, а не я. Ты давно уже мертв. В сущности, уже с мальчишеских лет. Никакая снежная роза, выкручивающая тебя умелыми ручками, вливающая в тебя утренний и вечерний сок, чтобы потом выжать его из тебя по своей прихоти, никакая прилипчивая ледяная шлюха не изменит того, что ты умер, когда сделал ту дурацкую лодочку…
— Какую дурацкую лодочку?
— Ты назвал ее «Странница». Отпустил плыть по реке, на берегах которой мы росли, когда были детьми. Сказал, что она вернется к тебе, потому что все реки возвращаются к своему истоку. Ты должен помнить, Мерлин. Даже у Мертвых есть воспоминания. Та лодочка была для тебя всем. Когда ты отпустил ее, твое сердце отправилось с ней. Мы, остальные, оттачивали свое искусство, твердили уроки, играли в игры, проходили испытания и уходили предначертанным нам путем. Но ты… О Мерлин, постарайся же вспомнить! Ты сам уплыл с той дурацкой лодочкой. Ты, единственный из нас, не ухватился ни за одну из дарованных нам возможностей.
«Странница» вспоминалась мне как сон. Мне пришлось долго трудиться над ней. Однажды мой первый челнок ускользнул от меня, попал на стремнину реки и навсегда затерялся в лесных дебрях среди гор. Что, забытое мной, знала о нем Медея?
Я теперь видел ее яснее. Она сидела передо мной на корточках: стареющая женщина, седая, со впалыми щеками, с пронзительным взглядом, с сильным запахом благовоний и тела. Она опустилась передо мной на колени, словно служанка, но в этом не было ни унижения, ни мольбы; я же сидел дрожа, неуверенный, возбужденный, с пересохшим горлом. Она удерживала меня взглядом. И взгляд этот требовал быть нежным и сильным.
— Ты хочешь меня, Мерлин? Хочешь меня, как когда-то хотел? Или ты забыл, как когда-то хотел меня?
— Я забыл, — без обиняков сказал я и успел заметить, как разочарованно сдвинулись ее брови — мгновенно, словно удар крыла. Как быстро менялось ее настроение! — Зато я не забыл, что мы уже разыгрывали это прежде.
