И вот, наконец, наша поездка подошла к концу, и мы, живые и невредимые, прибыли в Кисловодск. В лазарете, где я спросил о ротмистре Алтае, мне сказали, что он живет в «Гранд-отеле» и уже пошел на поправку. Это известие было для женщин наградой за все мучения, перенесенные в дороге. В большом респектабельном отеле больного в данный момент тоже не было. Вероятно, он прогуливался по липовой аллее курортного парка. Между тем посетителей проводили в его номер. Как только я, опережая женщин, вошел в первую комнату (женщины шли медленно, в сопровождении служащего), с камина, со столика и с консолей на меня смотрели крупные фотографии улыбающихся, полураздетых красавиц >{62}. Я убрал их, чтобы они не смущали своим видом Кусум и Мури. Затем меня спешно послали в парк на поиски Алтая.
Там во всем своем разнообразии кипела веселая курортная жизнь. Из многочисленных кафе звучала музыка и, конечно, в самом шикарном из них я нашел Алтая в приятном обществе двух прекрасных дам. Похудевший, но оживленный и сияющий, как всегда, он очень обрадовался моему появлению и засыпал вопросами: откуда я взялся? Как обстоят дела дома? И что делают мать и Кусум? «Я не один,— ответил я смущенно.— Твоя мать и твоя жена ждут тебя в отеле». Тут хорошее настроение Алтая как ветром сдуло, и когда он, заметно разочарованный, подошел к женщинам, я понял, что любовь и сострадание матери и жены на сей раз были не совсем уместны.
Но Алтай взял себя в руки и приветливо поздоровался с приезжими, которые были счастливы видеть его снова. Однако он высказал мнение, что «Гранд-отель» не совсем подходящее место для двух пристойных и знатных мусульманок, и быстро снял для них меблированный дом с удобствами. Сам он, разумеется, остался жить в гостинице, и только чай пил регулярно в кругу семьи. Что он делал в остальное время дня и ночи, мы не знали. Кусум много молилась, тихо и достойно смирившись со своим положением. Несколько раз я пытался объяснить ей постоянное отсутствие и невнимание Алтая его пошатнувшимся состоянием здоровья и [тем,] что для скорого выздоровления ему нужен покой. Поверила она моим словам или нет, осталось скрытым за ее покорным молчанием.
Для веселого Алтая не остались незамеченными мои стыдливые попытки как-то извиниться за него, и он сказал мне тоном человека с чистой совестью: «Ты сам виноват, сын мой, если ты себя неуютно чувствуешь. Зачем ты притащил их сюда? Сколько удовольствия ты мог бы получить здесь, если бы мы были одни. Ведь это именно то место, где можно хорошо провести время!»
