Важно было и то, что только здесь могли собраться вместе все молодые женщины и девушки, которых обычно можно было увидеть лишь мельком. А у юношей появлялась возможность пообщаться с ними, хотя бы на расстоянии, так как в своем привычном женском окружении каждая из них вела себя более свободно и естественно. По спокойным работающим рукам, ловким и старательным движениям пальцев можно было судить и о душевных качествах, и о чертах характера девушек. С наступлением темноты все парни с нетерпением устремлялись в один из ярко освещенных домов, откуда слышались музыка и смех. Но мысленно они были уже >{31} там, на гвай. «Мои глаза будут наслаждаться красотою роз, как пчёлы, они будут летать от цветка к цветку»,— думал про себя один, и: «Я буду смотреть, но не касаясь руками, и может быть разговаривать с нею, а во время танца летящий подол ее платья снова коснется моего колена»,— думал другой.
Очень важной составной частью гвая была музыка. Кто-то приносил чунгур * >{32} и пел под его аккомпанемент хорошо всем знакомые шутливые куплеты, на них, в свою очередь, отвечали девушки. Время от времени кто-то тут же сочинял новую частушку, которая, как метко пущенная стрела, достигала своей цели. Все новое быстро подхватывалось и запоминалось наизусть. Затем были танцы, устав от которых, публика любила послушать Галбаца, известного певца, чье имя означало «гривастый волк», то есть лев. «Где наш лев?» — кричали мужчины и просили его петь так, чтобы горы откликнулись громким, раскатистым эхом. Галбац действительно обладал мощным, неистощимым голосом, басом. Свое пение он сопровождал сильными, выразительными жестами, держа в руках бубен, который он то приводил в легкое движение, то сильно бил в него, в зависимости от значимости исполняемого текста, что приводило слушающих в неописуемый восторг. Другой музыкант сопровождал его пение игрой на чунгуре. Все любили слушать старинные баллады, так как они заставляли сердца сильнее биться и вызывали румянец на щеках робких, невинных девушек, так что взгляды юношей становились смелее и, казалось, для них приоткрывались запретные врата.
Когда стихали одобрительные возгласы, Галбац резко ударял в бубен и обращался к присутствующим:
«Слушайте меня, мужчины и женщины, говорливые девушки и нетерпеливые юноши, так как я хочу спеть вам о знаменитом Хаджи-Мурате * >{33}. Кто не знает Хаджи-Мурата, гордость наших гор? Того, кто был прекрасен и в жизни, и в смерти? Того, чью славу песня доносит до самых далеких гор и долин?
