— Я бы хотел, Сэлли, чтобы вы не употребляли таких мерзких слов. Художеством! Кто эта девушка?
— Машинистка в копировальном отделе.
— О, Сэлли!..
— Ничего подобного. Я ее и в глаза не видел. Она назвалась Глэдис Твиттертон. Одного этого достаточно, чтобы оттолкнуть любого. Позвонила к нам вчера вечером и сказала, что там есть один тип, который нарисовал маслом старого Планта и не поможет ли нам это? Драммер подумал, может и стоит взглянуть. Чтобы заменить эту надоевшую фотографию — ну, ту, что в газете.
— Если нет новой статьи, пусть будет хоть новая фотография. Все лучше, чем ничего. Девушка, кажется, кое-что соображает. Подружка художника?
— Вовсе нет. Она говорит, он страшно рассердился, когда узнал, что она позвонила нам. Но с этим портретом я могу сплоховать. Поэтому и хочу, чтобы вы на него взглянули и сказали, что мне следует писать: то ли это неизвестный шедевр, то ли всего-навсего поразительное сходство.
— Как, черт возьми, я могу говорить о поразительном сходстве, если я никогда не видел этого малого?
— Ну, я в любом случае скажу, что похож. Но мне надо знать, хорошо ли он нарисован.
— К дьяволу, Сэлли, какое это имеет значение, как он нарисован? У меня есть другие дела. А кто художник, между прочим? О нем что-нибудь известно?
— Н-не знаю... Где-то я встречал его фамилию. — Сэлли порылся в заднем кармане и извлек несколько мятых, с затертыми углами писем. — Какая-то смешная фамилия, вроде Жукл или Зубл... Минутку, это здесь. Краудер. Томас Краудер. Я же говорил, что-то необычное.
— Да, совсем как Жукл или Зубл. Ладно, Сэлли, так и быть. Жертвую собой. Ведите меня.
— Давайте быстренько еще по одной. А вот и Уоррен. Это лорд Питер Уимзи. За мой счет.
— За мой, — поправил его молодой фотограф, надменный молодой человек с небрежными манерами! — Три больших виски, пожалуйста, лучшего. Впрочем, здесь все на уровне. Ты готов, Сэлли? Тогда двинулись. К двум мне нужно быть на похоронах в Голдерс Грин.
Мистер Краудер, по-видимому, уже уведомленный мисс Твиттертон, встретил их делегацию с мрачной покорностью.
— Руководству это не понравится, — сказал он. — Но думаю, некоторое нарушение правил апоплексического удара ни у кого не вызовет. — Лицо у него было маленькое, озабоченное, желтоватое, как у обезьянки. Уимзи решил, что ему далеко за тридцать. Он обратил внимание на его изящные ловкие руки, одну из которых, правда, портил кусок липкого пластыря.
— Поранились? — вежливо спросил Уимзи, когда они поднимались в студию. — Вам следует быть осторожнее. Руки художника — его средство пропитания. Ногами рисовать не будешь.
