Авиньонские барышни | страница 7
— Дамы и господа, прошу меня извинить, но меня ждут в Атенее.
И он уезжал в Атеней — спасать Город Дьявола, совсем как Христос Веласкеса, только облаченный в современный костюм, правда спасал он лишь самого себя своим нескончаемым монологом. Ему трудно было возвращаться в Саламанку, это было очевидно, потому что Мадрид давал ему гораздо больше собеседников. Тетушки, кузины, племянницы, их подруги обсуждали конфуз, случившийся за столом:
— Этот сеньор, конечно, мудрый и, может, даже святой, но нам из-за него пришлось прикрыться салфетками.
— Я-то уж ему этого не прощу.
— Пускай едет спасать души в свою Саламанку.
— Именно, там у них нравы еще средневековые.
— Этот сеньор не знает Мадрида.
Тут прадед дон Мартин Мартинес рассмеялся, не выпуская сигары изо рта:
— Он знает его слишком хорошо, девочки мои. Он видит Мадрид, да и всю Испанию, словно со стороны. Видит из Саламанки, которую он назвал «кастильской чеканкой»[10], — не совсем удачно, конечно.
— Как можно использовать слово «чеканка» в стихах?
— Что сказал бы Нуньес де Арсе[11]?
— И Кампоамор[12]? — он еще утонченнее.
Тетушку Альгадефину, неизвестно почему, всегда приглашали на бал в Королевский дворец, и как-то раз она даже танцевала с королем.
— С доном Альфонсом XIII[13]?
— С кем же еще?
— Он пригласил тебя на танец?
— Ну не я же его пригласила.
— И как он танцует?
— Я не поняла, это было как во сне.
В доме прадеда дона Мартина Мартинеса, считавшего себя республиканцем, дон Альфонс XIII был для всех женщин неким эротическим символом, хотя в то время таких слов никто не употреблял. Легкий налег дендизма и несвойственная мужчинам мягкость короля очаровывали их, впрочем как и всех остальных испанок.
— Говорят, он бездельник.
— Ну ты скажешь!
— Это у них в крови!
— В крови?
— Ну да, донья Изабелла II[14] тоже только и делала что развлекалась.
На бал во дворец тетушка Альгадефина начинала собираться за неделю, с той минуты, как получала пригласительный билет. Муслины, кружева, шляпки, всякие побрякушки, полупрозрачные блузки, летящие юбки, рукава-фонарики, золотистые туфельки. И все женщины в семье, и все подруги участвовали в этих сборах, будто тетушка Альгадефина была Золушкой и все ее будущее зависело от этого бала.
Дону Мартину Мартинесу, прадеду, даром что республиканцу, доставляло удовольствие, что его любимая внучка танцует с самим королем. Дедушка Кайо и бабушка Элоиса видели в этом крах семейных устоев и религии. Дедушка Кайо был человеком мягким и молчал, находя утешение в своем Фоме Кемпийском, а вот бабушка Элоиса не переставала повторять, что все они сбились с пути истинного, что в доме не хватает сильной мужской руки и что суетный мир, погрязший в роскоши, катится прямиком в ад.