Авиньонские барышни | страница 31



— Она ничем не отличается от моих служанок в Галисии.

Тут дон Мигель де Унамуно чуть не подпрыгнул:

— Однако вы, донья Эмилия, — та же Прекрасная Отеро в литературе, только постарше будете и не столь красивы.

Светская беседа на этом закончилась. Дону Мигелю казалось, что графиня офранцузилась и только даром теряет время, описывая какие-то пустяки, а донье Эмилии казалось, что Унамуно не умеет жить ни с Богом ни без Бога и бесконечно во всем сомневается.

— Вы вовсе не ищете Бога, дон Мигель, а пытаетесь подменить его.

— Что вы хотите этим сказать, донья Эмилия?

— Только то, что Унамуно напялил на Бога шляпу, круглые очечки, черный закрытый свитер, черный костюм и ужасные ботинки и полагает, что Бог и должен быть копией Унамуно. А уж это ваше целомудрие при обилии детей — мне откровенно претит.

Донья Эмилия, весьма не равнодушная к мужскому полу, не выносила женатых мужчин, которые не ищут приключений на стороне.

— Да еще у вас фамилия еврейская — Хуго.

— Есть такое баскское селение — Хуго, — вмешался прадед.

Как ни крути, Прекрасная Отеро не понравилась никому. Мне она казалась хорошенькой, но деревенского вида. Она была точно такой, как наша Убальда, только красивее. Пикассо со своими картинами уехал в Париж, а может, всего лишь в Барселону. Сасэ и тетушка Альгадефина грустили, каждая на свой лад.

Сасэ пробудила кубизм в Пикассо, а тетушка Альгадефина принадлежала уходящей эпохе, эпохе женщин изящных, поэтичных и немного легкомысленных.

— Вы просто мормон, дон Мигель, — сказала Пардо Басан.

— А вы розовая маркиза.

— Надеюсь, вы мне объясните эту метафору, хотя метафоры явно не по вашей части, ректор.

— Действительно, это не более чем метафора. Уж простите.

— Вам, мужчине, я прощаю оскорбления. Но, как мужчине, не могу простить вашей несостоятельности.

В воздухе повис сексуальный намек.

— Я конечно же имею в виду несостоятельность метафизическую, дон Мигель.

И обед продолжился. Дон Мигель с аппетитом ел турецкий горох, а донья Эмилия едва отведала фарша и принялась энергично обмахивать веером лицо, красное от споров, от косидо, а может, от климакса.

Дуэль проходила в Ретиро в шесть утра, задолго до появления охранников, которые могли бы ей помешать. Свидетелями трагедии были павлины, сидевшие высоко на верхних ветках белой ивы (а белая ива — это павлин среди деревьев), и модернистские лебеди, остро напомнившие тетушке Альгадефине Рубена. Прибыли двуколки, парадные кареты, ландо, и получился помпезный