Мне не сиделось, я вскочил и зашагал по комнате, разминая мышцы ног. Самое ужасное, что Сивилла была права: у меня и впрямь идеалистические представления о браке. И все же она тоже слишком уж все прозаизировала, просто сделала из этого холодную котлету - теперь, видите, ли когда у меня появилось место на почте, она была готова принять меня в долю...
Сивилла наблюдала за мной, томно прикрыв глаза. Она по-кошачьи выгнулась и улеглась на кушетке, положив руки под щеку.
- Ты сам подумай денек-другой и увидишь, что я права. Ну, иди ко мне, здоровячок. Подойди поближе.
Но это уж больно вульгарно у неё получилось.
- Я слишком разволновался и не хочу спать!
Она бросила на меня понимающую улыбку, словно говоря мне, какой же я дурашка. Ведь я сам знаю, что никуда от неё не денусь.
- Тогда накрой меня. Я посплю. У меня сегодня ночное дежурство.
Я накрыл её одеялом и подошел к окну. Она тихо позвала меня, а через несколько минут уснула. Сивилла могла спать когда и где угодно. Я подошел к телевизору, включил его негромко и стал смотреть выступление какого-то ужасно смешного комика. Мне было тошно. Может, это и не любовь, но жениться на ней я хотел. Разве нельзя помечтать о радостном чуде, неужели в браке нужно видеть только возможность совместного соединения доходов? Неужели это детские фантазии? Мы могли бы даже отправиться в свадебное путешествие Сивилла возьмет отпуск и мы махнем в Лос-Анджелес к моей матери - она живет там с моей старшей сестрой и своим занудой мужем-дантистом.
Я подошел к секретеру, достал почтовой бумаги и, нацарапав маме коротенькое письмо, запечатал в конверт две двадцатки - впервые в этом году я посылал маме деньги. Марки у меня не было. Я тихонько подкрался к Сивиллиной сумке и нашел там одну. В четыре я помылся, решил побриться, но передумал, сменил рубашку и ушел. Удостоверившись, что "ягуар" заперт, я отправился к метро. Теперь мне надо было проводить Роберта Томаса до дому и уложить спать. А следить за кем-то в Нью-Йорке, не вылезая из машины, невозможно.
На душе у меня кошки скребли. Не только мысли о Сивилле приводили меня в уныние. Меня тревожила ещё одна мысль, которая весь день не давала мне покоя. Я всегда чурался филерской работы, а теперь что делаю? Кем я стал вонючей ищейкой, выслеживающей какого-то обормота, который когда-то давным-давно оступился, но теперь-то кажется, встал на путь истинный. И мне поручили посодействовать тому, чтобы его отправили за решетку... Ради чего, ради правосудия? Нет, ради того, чтобы какой-то толстосум сумел продать больше корнфлекса, или крема от прыщей, или чем там торгует этот телевизионный спонсор...
