По пути в больницу дядя Уильям и тетя Мэй высадили меня у дома бабушки. Они задержались, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, рассказать, какой у нас получился чудесный ужин, и пожалеть, что ее там не было. Пока они разговаривали, я мысленно ругала себя за то, что у меня не хватает сил сопротивляться влиянию этого дома, которое я почувствовало сразу, стоило только войти в него. Я твердила, что должна больше думать о благополучии дедушки (в конце концов, ведь я из-за этого приехала сюда) и не предаваться мрачным мыслям о странном доме.
В девять часов, когда мы с бабушкой снова сидели у газового обогревателя, она включила радио, чтобы послушать «Час шотландской музыки». Не успели волынки проиграть и пяти минут, как все началось снова. Мы уселись поудобнее и молча слушали музыку. Бабушка без слов подпевала «Восхитительной Грейс», и вдруг я заметила, что часы остановились.
Я уставилась на них.
Затем где-то позади, словно издалека донеслись звуки плохо настроенного пианино — снова играли «К Элизе», но на этот раз чувствовалась более опытная рука.
Я взглянула на бабушку. Она прислонила голову к спинке кресла и с полным умиротворения лицом безмятежно подпевала «Восхитительной Грейс». Казалось, это длится вечно, будто время остановилось и мы очутились между двух миров. Я недоверчиво смотрела на бабушку. Как она могла не слышать звуков пианино!
Мое лицо пылало. Казалось, будто стены комнаты сдвигаются, меня обуял страх.
— Бабуля…
Она не открыла глаза.
Пианино заиграло громче. Оно было совсем рядом, звуки заполняли пространство, в то время как шотландская волынка слышалась где-то далеко.
— Бабуля…
Наконец она подняла голову.
— Что случилось, дорогая?
Как только она открыла глаза, пианино умолкло. Я взглянула на часы. Они снова затикали.
— Бабуля, я страшно устала. — Я провела руками по своему лицу. — Ничего, если я пойду спать?
— Обязательно ложись! Это я виновата, что не даю тебе спать.
Она достала трость и хотела было подняться.
— Бабуля, не вставай. Тебе не надо вставать.
— Боже упаси! Я не буду здесь сидеть и мешать тебе уснуть.
— Что…
— Твой халат и ночная рубашка уже под подушкой. Мне не хотелось, чтобы ты снова поднималась по этой холодной лестнице.
Я смущенно посмотрела на диван и заметила, что диванные подушки сняты, одеяла расстелены.
— Ты хочешь, чтобы я сегодня здесь спала?
— Конечно! Вчера тебе было так хорошо и тепло, в той спальне тебе больше нечего делать.
— Да, но…
Во мне вспыхнул неведомый дух противоречия, вдруг захотелось снова подняться наверх. Запинаясь, я пыталась все объяснить бабушке.
