Он вышел на реку, и ялик сразу круто развернуло на быстрине. Уильям дернул за конец шеста, но поперечина не пустила, и он чуть не потерял равновесие. Он с трудом вытянул шест, ругая себя за неосторожность. Давненько же не переправлялся через реку, если успел забыть все ухватки и едва не искупался из-за своей неповоротливости.
Он снова сел на весла и перебрался на ту сторону, ища глазами устье протоки, ведущей в глубь болота. Он не бывал тут с детства, а берега так изменились от паводков, что не узнать. Уильям вспомнил, что когда-то ему служил приметой одинокий кипарис в группе болотных дубков. Надо найти.
Оказывается, это было гораздо ниже по течению, чем ему представлялось. Он был уже готов отчаяться, как вдруг увидел. Кипарис высох — много лет назад, — но ствол его все еще торчал коричневым столбом над вершинами дубов. Уильям повернул ялик носом против течения и стал мерно грести вперед, чтобы лодка стояла неподвижно, пока он оглядится. Он увидел вход в протоку, завел в него нос ялика и неловко задел разлапистую, низко нависшую ветку. Темная тень упала поперек носа лодки, соскользнула в воду. Уильям с облегчением чертыхнулся и, работая веслом, как гребком, выбрался из деревьев на свободную воду.
Он не любил змей, хотя мальчишкой охотился за ними: схватишь за хвост и хлестнешь, как кнутом, чтобы единым махом вышибить мозги. Кожу продавал отцу по четвертаку за штуку, но потом дозналась мать и потребовала, чтобы за ядовитых вознаграждение не выдавалось. Тогда он вообще перестал их ловить…
Он греб недолго, вскоре опять взялся за шест. Эти протоки часто бывают очень глубокими — он проверил, не достал до дна и принялся работать шестом, как галерным веслом. Вперед, назад, монотонно раскачиваясь, потихоньку плыл и плыл.
Часам к девяти он уже порядочно углубился в болота. Протока виляла и вилась между затопленными кипарисовыми стволами, меж купами лиственных деревьев и пальметто, шелестящих под легким ветерком. Течения здесь не было; для устойчивости он пристроился бортом к узловатому корневищу кипариса, съел половину грудинки и кусок хлеба. Потом пил теплую, нагретую солнцем воду, следил глазами за птицами: рисовые трупиалы, пересмешники, два-три пеликана, цапли — белые, большие, голубые…
Мерно двигался шест по маслянистой, мутной воде. Впереди, вдали — если поднять глаза — тусклая жижа сверкала отраженным блеском неба и казалась хрустально чистой. Аллигаторы, повылезавшие на солнце, тяжело плюхались в воду с илистых берегов и исчезали. Втягивали головы черепахи, которые грелись на плавучих корягах. Проплывая мимо лесистого островка, Уильям заметил высокое камедное дерево с ободранной корой. Не иначе как медвежья работа, должно быть, дерево с ульем в дупле.
