— Ты что смеешься? — сказала она ему в зеркало.
— Я никогда прежде не замечал, какая у тебя рубашка.
— Они все одинаковые, — сказала она.
Он снова усмехнулся, и она оглянулась на него с улыбкой.
— Селма, — сказал он немного погодя, — я еду домой.
— Я уж и то думала…
— Не гожусь я в юристы.
Она продолжала расчесывать волосы, мерно, неторопливо.
— Ты это давно решил?
— Только сегодня.
— А-а, — сказала она.
— Так что лучше двину-ка я домой. — Он помолчал, глядя на слабо освещенный потолок, думая о том, как будет дома. Потом сказал: — Тебе это ничего, да? У нас с тобой настоящего ведь не было, нас ничто не связывает.
Она уже кончила расчесывать волосы и теперь повернулась к нему, завязывая их, как всегда, широкой розовой лентой.
— Да, — сказала она. — Пожалуй, так.
Он приподнялся, пораженный ее голосом.
— Но ведь правда не было. Я не вводил тебя в заблуждение.
— Ты у нас джентльмен, — сказала она, — ты такой чинный. Да нет, конечно, не было.
Она забыла про ставни в спальне; он встал и начал их закрывать.
— А как ты думаешь, — сказал он, — к твоей родственнице я мог бы заехать с визитом?
Она медленно с лампой в руке подошла к кровати, поставила лампу на ночной столик.
— Ей уже семнадцать, — сказала Селма. — Я думаю, можно.
— Ты мне скажешь, где она живет?
— Скажу. — Селма вытянулась на кровати. Была такая жара, что они спали не укрываясь даже простыней, и она лежала на открытой постели, глядя на свои босые пальцы.
— Что она тебе за родня?
Селма сказала:
— Ее мать — двоюродная сестра моего мужа. Их матери были двойняшки.
— Первый раз вижу такую красивую девушку.
Селма протянула руку и потушила свет, так что ему пришлось ощупью пробираться к кровати.
Он ухаживал за Лореной Хейл Адамс недолго, нетерпеливо, потому что хотел как можно скорей уехать из Атланты. Ее близких он почти не замечал; они не вызывали в нем ни симпатии, ни неприязни, хотя он понимал, что его собственные родители назвали бы их захудалой мелкотой. Миссис Адамс была тоща и некрасива, с жесткими, как проволока, черными волосами и привычкой нескладно размахивать руками; в холодном шкафчике на кухне у нее хранилась бутылка, из которой она то и дело потягивала джин. Был еще братец — Уильям все забывал спросить, как его зовут, — но он сбежал, нанялся матросом на пароход в Саванне и сгинул. Один раз, больше года назад, от него пришло письмо из Марселя. В семье считали, что он, по всей вероятности, погиб. Только мать упрямо твердила, что он жив-здоров, что он скрывается от них всех в Турции.
