С течением времени Перинья действительно разнообразил свою деятельность. Помимо разведения племенных жеребцов (некоторых он отправлял на бега в Отей и Шантильи) он владел молочной фермой в Оже, кузней, акциями в различных казино на нормандском побережье, а в Мон-Сен-Мишеле — несколькими лавками сувениров, которые заказывал в Тайване. Ко всему этому добавились строительная фирма в парижском регионе и проект завода сельхозпродуктов для экспорта в развивающиеся страны. Все, к чему прикасался Перинья, превращалось в золото.
Вот почему выбор Жозианы Пенто, не собиравшейся долго засиживаться в отцовском кафе, очень скоро пал на Перинья, который, несмотря на свой возраст, был в ее глазах самым что ни есть прекрасным принцем. И в конце концов, этот старый холостяк, возможно, не был таким уж убежденным.
И действительно, не был. Первая усталость, пришедшая с пятым десятком, сделала для него желанной мирную сидячую жизнь у семейного очага. Жозиана забавляла его, и, польщенный восхищением, которое питала к нему эта молодая девица, он не замедлил проникнуться к ней обожанием. Как и он, она была не белой кости, и они понимали друг друга с полуслова — рыбак рыбака видит издалека, — в равной степени любили хорошую еду и плотские утехи — то, что Жозиана кратко и четко называла «жрачкой и спячкой», — смех и увеселения. Жерар Перинья прозвал ее Козочкой и, стало быть, на ней женился.
Уверенность в завтрашнем дне, обеспеченная браком по расчету и по любви, преобразила Козочку. Дочь трактирщика, произведенная в замковладелицы, балуемая щедрым мужем, вдруг получившая неограниченный кредит для удовлетворения своих мечтаний и фантазий, предалась им с исключительной энергией. Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы эта девушка, никогда не бывавшая дальше Вира, превратилась в красотку международного класса, ладно сложенную, завернутую в шелка и норку, — приятственное создание, окутанное парами «Шалимара», с расхристанным декольте — Господи Иисусе Христе! — размалеванное, как матрешка, с волосами более яркого цвета, чем у мисс Блэндиш, на каблуках-ходулях, на которых она, покачивая задом, несла свою фигуру женщины-вамп, — было от чего сойти с ума прохожему, долгое время провожавшему ее глазами, что в Аржантане, что в Париже. И Жерар Перинья, под руку с Козочкой, лопался от гордости. Она была самой красивой из его кобылок, живая эмблема его успеха. Он увешивал ее драгоценностями и бесценными безделушками. Малейший ее каприз был для него властным повелением, которое он спешил с радостью исполнить. Она поражала его также растущим авторитетом в его жизни, способностью к принятию решений и организации. Так в мгновение ока замок Ла Фейер был окончательно отделан ее заботами. Ничто не казалось ей чересчур прекрасным, чтобы украшать многочисленные комнаты, до сих пор почти лишенные мебели. Молодая госпожа Перинья, охваченная неутолимой жаждой приобретения, опустошила антикварные лавки в регионе, чтобы собрать в Ла Фейере кровати под балдахинами. Руководствуясь принципом «бери что подревнее, не прогадаешь», она накупила мебели в неоготическом стиле и копии Директории, сельско-буколического и омоложенного Луи XVI, перетянутого шотландской тканью (по рекомендации журнала о внутреннем убранстве, на который она подписалась). С непревзойденной беззастенчивостью Козочка, этот гений преобразований, уродовала старинные сундуки, чтобы поместить в них телевизоры, отпиливала ножки у комода эпохи Регентства, чтобы сделать из него бар, или размещала этажерки для цветов в старинных биде. «Пусть мебель старинная, — говорила она, — но не бросаться же ради этого современными удобствами».
