Папаша Бетэн не так уж был рад отдать единственную дочь рыбаку без гроша в кармане, но поступить иначе нельзя, если Лазели — так ее отныне будут называть — что-нибудь решила! По правде говоря, Леон Бетэн, вдовый с десяток лет, уже давно не чувствовал в себе сил одному противостоять планам дочери с очень твердым характером, и это еще слабо сказано.
Итак, молодожены поселились в доме Огюста, который они с годами расширили, чтобы разместить там своих семерых детей: мальчика и шесть девочек. Старея, папаша Бетэн был рад, высадившись на Шозе, войти в удобный дом, где можно обогреться, возвращаясь с рыбалки.
Влюбленная в остров так же, как в мужа — а может быть, и больше, — Лазели позабыла Авранш и свои развлечения. Она жила там круглый год. Когда Огюст уезжал к Менкье за омарами на своей лодке и со своими двумя матросами, Лазели предоставляла детей самим себе, чтобы тоже отправиться порыбачить — пешком, когда море, в дни равноденствия, отступало далеко; в остальное время — на плоскодонке.
Рыбалка была страстью Лазели, ее пороком, и она отправлялась на нее с тем же горячечным нетерпением, с каким одержимый игрой в баккара бежит в казино. Как и он, она делала устоявшиеся ставки на силу ветра, время года, час. Она шла на встречу со всем, что скользит, плавает, прыгает, прячется, зарывается в песок, скрывается между двумя течениями или в норах под скалами. У нее было чутье на ловушки, засады, точно расставленные сети, западни, которые невозможно избежать. Ей нужно было найти и взять. Она всегда находила и забирала.
Неутомимая, порой перебираясь вброд почти по пояс в ледяной воде, она преследовала жирных креветок, притаившихся в лужах после отлива. Быстрым движением сачка она задирала шевелюры водорослей, под которыми таились креветки, укрывшись от солнца. Лазели инстинктивно чуяла самые многообещающие лужи и приближалась к ним, тихо, задержав дыхание, заботясь о том, чтобы ее тень не упала на лужу и не разбудила подозрительных козявок, и когда она подтягивала к себе сачок, полный копошившихся в нем креветок, кудахтала от удовольствия, засовывая их горстями в плетеную корзину, которую носила через плечо.
Бродя по скалам архипелага с самого детства, Лазели знала все его богатства, норы с омарами, лагуны с петушками и гребешками, этими глупыми созданиями, — достаточно изобразить, хлопая в ладоши, звук их захлопывающихся раковин, чтобы они ответили сухим щелканьем и тотчас обнаружили свое присутствие, приподнявшись над песком. Она знала также, где найти плоских устриц, огромных и йодированных, которые в Париже стоили бы целое состояние.
