— Брось, — говорю, — ее! Вылезай скорее из воды...
— Нет, — отвечает, — зачем же ее бросать, удочка такая хорошая. — И ведь достал! Оделся Федя.
— Ну, — говорит, — пойдем, Шурик, скорей домой. Вот ты как озяб!
А у самого тоже и губы и нос посинели от холода.
Кое-как поднялся я с земли. И вдруг смотрю — батюшки мои — сапог-то на пальце всего один на ушке висит. Другой, значит, я утопил! Палец-то у меня под водой онемел от холода, я и не почувствовал, как соскочил с него один сапог.
Тут только мне пришло в голову, сколько я сегодня преступлений совершил! Без Феди ушел — раз, по бревнам через реку пошел — два, в воду упал — три и новый сапог утопил — четыре! Ну, думаю, попадет мне от мамы!
Тронулись мы с Федей к дому. Дорогой я расспросил его, почему он так поздно на реку пришел. Оказывается, что он чуть позже полудня из дома ушел и все меня искал, да не мог найти.
Вошли мы в нашу улицу. Тут нас ребятишки со всех сторон окружили. Смеются над нами, дразнят!
— Утопленники, — кричат, — утопленники идут!
Так мы с Федей в сопровождении целей толпы и пошли к нашему дому.
Смотрю — мама на крыльце стоит. Ждет нас. Должно быть, ее уж кто-то предупредил. Захолонуло у меня сердце. Подхожу к ней и самым жалким голосом говорю:
— Мамочка! Я в воду упал и вот... сапог один утопил!.. — и показываю ей сапог.
По мама на сапог и внимания не обратила. Взяла его от меня и бросила в сени в угол.
— Иди, — говорит, — в комнату. — А потом оглядела Федю и спрашивает: — А ты почему мокрый?
Федя молчит. Глаза ресницами закрыл и в землю глядит.
— А это он, — говорю, — меня из воды вытащил, так тоже выкупался.
Тогда мама взяла Федю за руку, притянула к себе и поцеловала.
— Иди, — говорит, — и ты в комнату! — А Федя даже сквозь синеву заметно как покраснел.
Мама в решительные моменты жизни была энергичной. Без лишних слов велела она мне раздеваться. А Марьюшку за водкой послала к соседям. А потом велела лечь и как принялась своими сильными руками растирать меня водкой. Так усердно терла, что мне показалось, что у меня кожа сдирается. Зато под конец все тело гореть стало, и дрожь уменьшилась. Тогда укрыла меня одеялом, а сверху шубу накинула.
— Ну, — говорит, — постарайся теперь согреться.
Потом мама принесла подушку, простыню, одеяло, приготовила на диване против моей кровати постель, белье мое принесла и говорит Феде:
— Ну, теперь ты раздевайся!
Федя совсем сконфузился, завертелся на месте, бежать готов. А мама округлила глаза да как прикрикнет:
