— Вот, господин Сегно, — генерал повернулся к нему, — вы же летали на русском «фармане», как он сделан?
— Превосходно, ваше превосходительство. Лучше, легче французского. Мне говорили на заводе, что подобрали отличную древесину, сушат ее своим способом, хоть скрипки делай.
— Вот видите! — просиял генерал. — Можем строить, а почему не свои? Сикорского, например… Очень интересный аппарат, большой талант у Сикорского. Или Яков Модестович Гаккель, его самолет… Присутствовавшие знали, что и сам Кованько автор оригинальной конструкции аэроплана, разделяли его патриотические убеждения, ценили усилия по развитию отечественной авиации. Кованько был инициатором приглашения Михаила Ефимова возглавить обучение русских офицеров, а это было не так просто — поставить «мужика» наставником у господ.
На войне, которая разразится спустя несколько лет, появятся летчики из солдат, но даже они не будут признаны равными. Ведь как бывало?
Вот старейший русский военный летчик Александр Константинович Петренко, уже прославленный отвагой, награжденный Георгиевским крестом, возвращается после тяжелейшего боевого полета. С ним летчик-наблюдатель подпоручик Лелюхин. Сильнейший ветер, самолет швыряет как щепку, страшная болтанка, а тут еще перестает поступать в мотор бензин, что-то с помпой, надо качать ручным насосом. Петренко то насосом работает, то ручку держит двумя руками, чтобы справиться с аэропланом. «В душе я страшно злился на Лелюхина. Видит, что я выбиваюсь из сил, а взять ручку насоса и покачать не хочет.
— Качайте! — не выдержав, крикнул я.
Должно быть, лицо у меня выражало такую тревогу, что Лелюхин взялся за насос, но качает с прохладцей… Мотор еле работает.
Самолет идет на посадку, впереди ангар. Земля приближается до того быстро, что, если мотор не даст немедленно полные обороты, катастрофа неизбежна…
Я обернулся, с силой оттолкнул руку Лелюхина и сам схватился за насос. Мотор заработал сильнее. Самолет перескочил ангар…
— Разве можно так качать, как вы, — говорю я Лелюхину после посадки. — Еще минута, и вмазались бы в ангар.
Лелюхин сидит бледный, молчит, только кусает губы. Молча вылез из самолета и ушел. Подбежал механик. Мы осмотрели самолет, насчитали в нем двадцать девять пробоин…» Тут же вызывает Петренко командир отряда капитан Культин. Он летчик, понимает, что могло произойти.
— Но это не дает вам права оскорблять офицера, — заключил Культин. — За оскорбление офицера я должен был бы отдать вас под суд. Этого не сделаю, но и к награде, к которой нужно представить, не представлю. В дальнейшем не забывайтесь. Держите себя, как надо держаться дисциплинированному унтер-офицеру…
