Твой напарник в этой игре был упрям и азартен, как вепрь, и не пролил на землю, кстати, ни единой капли алкоголя, все время держа большой палец на горлышке бутылки, но результатом это имело ноль.
Восхищенный еще на выходе с хутора игрой хтонических сил, развешенным в небе парчовым занавесом пурги, ты сразу понял — восторг сжал твое сердце, — что с тобой играют. Господи! Какое незаслуженное счастье! Лет двести не слышали эти горы — а может, вообще никогда — такого веселого, такого здорового, такого естественного, такого натурального смеха.
Вы не вышли оттуда, пока они вас не отпустили.
Это здесь ты его догнал, это кружение прозы, оторвавшейся, как птичка над «йотой» в слове «Украйна».
Никола бегал по хате и думал: где?!
Сынку! КАРБИДКА — нету! Машинка для самокруток — нету!
Замерз на горе, замело. Куда бежать?! Чего проще — вон сосед не помнит, как жинку зарезал, — выпил да пошел. Куда?
Ночь. Завирюха. Может, жив еще?!
Зажег фитилек с керосином на припечке. Сознание потихоньку возвращалось.
Ага, двое. С Василем не пропадет.
Ходил до утра. Растопил печь. Успокаивался. Расплакался только на следующий вечер.
Тупящийся без оселка нож.
Умрет, если не поднимешься летом.
Деревянный хутор пустел с каждым годом, но крепился — и пока держался. Так же как порожняя скорлупа пасхальных яиц, надетых тупым концом на рога косули, в Николиной хате над столом.
Между двумя потемневшими застекленными олеографиями — Божьей Матери и Святого Николая, — дурно расцвеченными, будто между двумя вытянутыми из гигантской игральной колоды картами, благородно сносившимися от времени.
На той же стене помещались: фотомонтаж Николиных родителей разного возраста — крепкого молодого мужчины и подретушированной скуластой старухи, — заказанный Николой бродячему фотографу незадолго до смерти матери, и им же прикрепленный пустой пакетик от югославского бульона с нарисованным петухом, выгнувшим хвост аркой в виде яркой радуги; по-здешнему — РАЙДУГИ, или ВЕСЕЛКИ.
Чуть пониже тянулся ряд гвоздей, на которых повисло на ушах — друг другу в затылок — полтора десятка фаянсовых чайных чашек, купленных в разное время, с разноцветными горошинами на боках, покрытых густым наростом жирной сажи и пыли.
14. Без названия
На спуске.
Земля горит за — и дымится под.
Кто-то же должен за все это заплатить?
Снегу по колено. Тянет рюкзак.
Ноги выстреливают сами. Быстрым шагом — почти бегом.
Просека ведет головокружительно вниз — к автобусной остановке, что на той стороне вздувшейся горной речки.
