. Он собирается менять литературный жанр, ему «на Невском надоело»
[233]. «Звено» прозябает, или, вернее, тоже что-то хочет менять — стремится «выявить свой лик»
[234]. Читали ли Вы заметку Философова о «Корабле»? Мне, конечно, лестно — «Адамович и Милюков», и, кажется, после этого меня даже в «П<оследних> Нов<ост>ях» зауважали, — но я искренно недоумеваю, что я дался Философову
[235]? «Барин, ты меня не трогай, я иду своей дорогой, я и сам социалист»
[236]. И если убийство Коверды «мировой факт», то Бог с ним, с миром
[237]. Во всем этом много раздражения и нервов, — но больше ничего. Я все время думаю, как писать и вообще «как» все — будто мир рушится, надо итоги, «завещание», или все благополучно — не пойти ли с князем Волконским в балет
[238]? По духу противоречия и там и здесь хочу «возражать». Но если все катастрофы сводятся к Коверде, то я решительно за балет. По крайней мере, скромно и честно. Кстати, мне хочется написать «завещание» или вроде — т. е. в «Звене» пишу и притворяюсь, вру для «читателя» и изображая критика и т. п. — а вот что я действительно думаю, и уже без «что же касается» и «следует приветствовать»
[239]. Но боюсь, что никому будет не интересно, и тогда окажусь в смешном положении — чего, как Гедда Габлер, боюсь больше всего на свете, по слабости
[240]. И потом, может оказаться «цинично».
Когда Вы возвращаетесь в Париж? Мой адрес, если Вы соблаговолите мне написать: Poste restante. Bureau № 118, rue d’Amsterdam.
Всего хорошего. Кланяюсь Дмитрию Сергеевичу и В<ладимиру> А<наньевичу> и целую Ваши руки.
Ваш Г.Адамович
<Ноябрь 1927> Brasserie Cyrano Place Blanche, Paris[241]
Дорогая Зинаида Николаевна
Не знаю, извиняться ли мне за долгое молчание. Во-первых, Вы мне написали, что «я Вас утомляю». Во-вторых, я все жду, что Вы наконец появитесь в Париже. Но недавно узнал, что Вы собираетесь «к 10-му», — а раз к «10-му», то, значит, не раньше двадцатого, так бывает обыкновенно…[242]
Здесь уже начался «сезон». Все по-прежнему. Что Вы делаете? «Следите» ли за здешней литературой, за «Днями»[243], «Звеном» и т. д.? Не упрекайте меня, пожалуйста, в кретинизме за последнее «Звено»[244]: «сами все знаем, молчи!»[245], и кроме того, на это есть объяснение и причина. Отчего, кстати, Вы не пишете в «Звене»? Вы мне сами говорили, что не знаете, где писать. Отчего Вы презираете нашего «Кугеля» — журнал «элегантный и чистенький»? Я не уполномочен Вас приглашать, но Вы сами знаете, что «Звено» Вас жаждет. Я собираюсь ответить Философову, — без раздражения, даже почтительно, но с недоумением: чего Вы хотите, monsieur?
