Письма Г.В.Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931 | страница 17
О «вражде» ко мне «Нашего Дома» — или «некоторых» оттуда — я знаю, вернее, чувствую ее всеми «фибрами»[165]. И отвечаю тем же, хотя головой и разумом «ничего против не имею». Не могу вынести благополучия и самодовольства (какое слово у французов — «suffisance»!), — очевидно, завидуя. Получили ли Вы «Звено» и что Вы об оном «Звене» думаете?[166] Мне моя «беседа» на сей раз довольно нравится, хотя сбивчива к концу, — и хотя я в конце, конечно, притворяюсь, чтобы не смущать Кантора «анахронизмом», коего он боится как огня. Если бы правду писать, то, конечно, Европа со всеми своими Расинами провалилась: «неудовлетворительно», как на экзамене[167]. В Монте-Карло я не езжу, и не езжу никуда, даже за ворота не выхожу[168]. Но когда Вам напишешь об этом, Вы возмущаетесь. Поэтому — молчу.
Ваш Г. Адамович
19
6. VIII. <1927> Ницца
Дорогая Зинаида Николаевна
Хоть Вам, вероятно, — и надоело о «человек — это гордо», но все-таки последнее слово: все это, конечно, упирается в конце концов в протестантизм. Я, как Тютчев, очень люблю «сие высокое ученье»[169], где «гордости» сделана поблажка, или, вернее, где она получает справедливое признание. «Человек и Бог — без посредников», — и разуму не обязательно лежать в пыли ничтожества. Я бы хотел так и стихи писать — чтобы осталось только «самое важное», без образов (и образов — тоже!), без риз и т. п. «Аскетические» стихи, застрахованные от порчи и от любви тех, которые в поэзии ищут и любят не «самое важное». Клянусь, что о «гордо» больше писать не буду. А за обиду, нанесенную Соловьеву по неведению, — извиняюсь. Я очень «любопытен» и прочел бы его с удовольствием, — но его у меня нет. Зимой в голове чушь, а здесь нет чуши, но зато нет и книг[170].
О «Н<овом> Доме», о его вражде или полувражде ко мне и о Вашей благосклонности. В последнюю я, конечно, всецело верю, потому что никаких оснований «притворяться» у Вас нет. А о вреде «некоторых» — не кажется ли Вам, что тут все идеологии, идеи и направления ни при чем (или почти ни при чем), а дело в чем-то более сложном, как бы кровном, в том, что вдруг отталкивает людей или влечет их друг к другу? Кстати, в Вашей «благосклонности», — которую Вы грозитесь отменить «в случае чего», — повинно отчасти то, что о Вас очень верно писал Свят<ополк>-Мирский, т. е. что у Вас за «религиозным оправданием демократии» и прочими новодомовскими обличьями лягушки квакают такое, о чем идейным деятелям помышлять непривычно