— Рафик, — тихонько окликнул меня второй летчик, тот, которого звали Ахмед.
Я вопросительно поднял брови.
— Мы остаемся прикрывать уход. Мы решили, — афганец нежно поглаживал цевье своего автомата, лицо его пребывало в спокойствии, и лишь зеленые глаза наполнялись печалью несбывшихся надежд.
— Нет, — я поднялся, стряхивая с себя усталость и давившую на сердце тяжесть ожидания. — Пойдут все, и я не спрашиваю вас, что вы хотите или что желаете. Это приказ. Хотите умереть? Скажите, — я недвусмысленно поднял ствол своего автомата, — нет, поднимаемся и идем, я не для того освободил вас, чтобы вы вновь оказались в рабстве.
— Мы не сдадимся, — прохрипел Саид.
— Вставайте и идите, — я шагнул вперед и нарочито грубо схватил за плечо Ахмеда. — Либо вместе, либо… — договаривать не следовало.
Летчики молча переглянулись, они, похоже, давно научились понимать друг друга без слов.
— Мы пойдем, — вновь прохрипел Саид и, опираясь на плечо друга, поднялся на ноги. Действие далось ему с трудом, на бледном лице выступил пот, но, пересилив себя, он сделал шаг вперед, один, второй, третий.
«Саид выдержит», — мелькнула мысль. Из-за скалы наконец-то появились наши спорщики…
Камни, сплошные коричневые камни, без единого клочка зелени, неровные, один над другим, серость и тут же рядом завораживающая красота, стоит только бросить взгляд вдаль на поднимающиеся в поднебесье пики, украшенные белыми шапками за тысячелетия спрессованного в монолит льда. Несмотря на недостаток кислорода, шлось мне легко. Возможно потому, что было нежарко — мы забрались достаточно высоко, чтобы почти не ощущать поднимающегося снизу жара, а ветер, налетающий с вершин, так и вовсе приносил холод. Но наслаждаться передышкой пришлось недолго — американцы дали о себе знать через тридцать семь минут от того момента, как я, взглянув на свои командирские, дал команду на выдвижение…
«Штурмовики», — пронеслась мысль, и я не ошибся — рокот реактивного двигателя невозможно спутать ни с чем иным.
— Рассредоточиться, быстро! — заорал я, понимая, что произойдет в следующую минуту. Мы бросились в разные стороны. Алла споткнулась и плашмя растянулась на каменной плите, не давая ей подняться, я навалился сверху.
— Закрой уши, открой рот, — успел выкрикнуть я, прежде чем земля вокруг нас вздыбилась и опрокинулась десятками падающих валунов. Удар расколол землю, каменная твердь вздрогнула так, что затряслись все мышцы тела. На мгновение ветер донес рев реактивного двигателя, и следом новый удар потряс окружающие горы. Самолет вышел из пике, уходя на новый заход, а с небес уже падал его напарник. И вновь горы наполнились звуками разрывов, на этот раз многочисленных и не таких громких, но от того не менее леденящих кровь. Американские штурмовики раз за разом заходили на цель, сбрасывая вниз свой смертоносный груз. Мы так и лежали — в неподвижной оцепенелости, страшась любого движения, способного привлечь к себе внимание летчиков. В ушах звенело, рот наполнял привкус железа. Казалось, ад будет длиться вечно, но, сделав последний заход, оба штурмовика на форсаже взвились в небо и, круто развернувшись, взяли курс на аэродром базирования. Воздух источал запах взрывчатки — начинки упавших на нас бомб и снарядов, и еще примешивался запах серы. Выбитая из камней пыль постепенно уносилась ветром.
