— Почему они проиграли? — в красном отблеске костра лица летчиков казались выплавленными из бронзы. — Их было два, к тому же, если я не ошибаюсь, эта модификация «Апачей» совершеннее «Ми-24». Как вы смогли победить их? — обратился я к сидевшему рядом со мной Ахмеду. Прежде чем начать говорить, он надолго задумался.
— Я не боялся умереть и верил в свою машину, — наконец ответил Ахмед, и я понял, что он сказал правду.
— Куда вы теперь? — действительно, куда податься летчикам, не видевшим в жизни ничего, кроме войны и рабства? Кто их ждет? Кому они нужны? Но отвечавший на этот вопрос Саид улыбался, кажется, ему будущее не представлялось столь туманным.
— Завтра, проводив вас, совершим небольшой перелет, тут недалеко осталось, керосина хватит. Сдадимся местным властям и попросим политического убежища.
— Я думаю, наша история про зверства талибов понравится журналистам, — грустно улыбнулся Ахмед.
— Нам не должны отказать в крове, — продолжал развивать свою мысль второй вертолетчик. — Убежище нам предоставят, а там и в армию определят, летчики с боевым опытом, а особенно новые вертолеты нужны всем.
— Да, тут вы правы, — я не был уверен, что все сложится столь радужно, но очень желал верить в то, что теперь их в жизни ждет только хорошее. — И дай Бог!
— Все в руках Всевышнего! — Ахмед молитвенно сложил руки.
«Все в руках Божьих и чудны дела его», — я смотрел на этих измотанных, но не сломленных людей и невольно представлял, через какие круги ада им пришлось пройти. В жерновах войны они потеряли все, но продолжали надеяться. — «Все в руках Всевышнего… Неужели и правда все в его руках? И все, что свершается с нами, ведет к исполнению его воли? Воли или надежд? Что, если он только подталкивает нас к действию в надежде, что мы выберем правильный путь, а выбрав правильный — праведный путь, наши ручейки сольются в единую полноводную реку добра и счастья. Вот только когда это случится?»
Костер догорал, звезды становились ярче, несмотря на ноющую боль в сердце, клонило в сон.
Утро разбудило меня звуками молитвы. Измученные летчики спали, напоенный свежестью воздух приятно ласкал легкие. Я, приподнявшись, сел, откинул в сторону спальник, огляделся — в отдалении, стоя на коленях и отбивая поклоны, негромко возносил молитву Исмаил-Хан. Странно. Кому может молиться торговец опиумом, приносящий людям белую смерть, и он же — простой парень, готовый ради доброго дела жертвовать своей жизнью? Как сочетать не сочетаемое? Каким судом судить его? Я ненавидел торговцев наркотиками, и будь моя воля… Но как поступить с ним? Я ждал окончания молитвы…
