Предисловие к сочинениям Кальдерона | страница 4



Итак Мавр простился с Малехом, сел на прекрасного коня и направился в Галеру. По прибытии в Орсу он нашел город опустошенным; тем не менее он оставил свою лошадь в одном известном ему доме, и достиг Галеры в полночь. Шел дождь, было темно, и, смущенный, он увидел город совершенно иным, чем знал его прежде. С ужасом он смотрел на улицы заваленные трупами, о которые он спотыкался на каждом шагу. Он не мог даже узнать, где именно он находился, и, хотя дом, в котором жила его возлюбленная, был ему очень хорошо знаком, он не мог найти его на улицах, пересеченных траншеями, и, дожидаясь, рассвета, должен был провести ночь стоя, прислонившись к одному из окопов. Под шум дождя он слышал только вой собак и вопли кошек, скорбевших в опустошенном городе.

При восходе солнца смелый Мавр взошел на одно из высоких мест, откуда можно было видеть лагерь Дон Хуана, подивился на его размеры и, вернувшись, поспешно отправился к дому, где жила его возлюбленная. Войдя во двор, он увидели трупы нескольких мужчин, а подальше несколько зарезанных женщин. Среди них была его Малеха. Мавр не мог не признать ее: хотя она была убита уже три дня тому назад, в своей красоте она была как живая. Только она была вся белая-белая, по причине потери крови. Она была в одной рубашке, христианские грабители сняли с нее все другие одежды, и это единственное одеяние уже указывало, что в убившем ее солдате было хоть сколько-нибудь честности, потому что рубашка эта была роскошная, вышитая по зеленому шелку, согласно обычаю морисков.

В день взятия города, к вечеру, был возвещен отбойный марш, а потом, благодаря сильным дождям, христиане не могли вернуться для срытия укреплений, как приказал Дон Хуан, потому-то Малеха так и лежала, как в минуту смерти, в своей окровавленной рубашке. У нее было две раны, обе на груди, и поистине это было на редкость прискорбное зрелище, видеть, что такую красоту постигла подобная жестокость.

Когда Мавр признал свою возлюбленную, он взял ее на руки, и, проливая жгучие слезы, говорил ей тысячу нежных и жалобных слов. Покрывая поцелуями ее бескровные уста, он восклицал: "О, мое блаженство, о, чаянье любви моей! Так затем я семь лет служил тебе, чтобы получить эту ласку, которая была .бы моей нежнейшей славой, лишь тогда, когда твои похолодевшие уста говорят мне, что смерть восторжествовала над твоими чарами? Безжалостный христианин! Как мог ты иметь презренное мужество лишить мир такого совершенства? Или ты не был никогда влюблен? Или ты не знал, что такое красивая женщина? Если ты когда-нибудь любил, как не вспомнил ты любовь свою, как не вспомнил ты, что та, кого ты находил красивой, несомненно имела хоть в чем-нибудь сходство с этой? Одного взгляда ее не было ли достаточно, чтоб остановить твою яростную руку? Если какой-нибудь мавр тебя ранил в бою, ты должен был направить свою месть на мавра, не на ангела. Или ты думал, что, поражая ее, ты победил врага? Или ты думал, что ты возвышаешь славу твоего полководца, проливши кровь такой красоты, какой никогда не видали в Гранадинском царстве? Ты дурно поступил, христианин. С бойцами ты должен был биться. Зачем ты не сделал ее пленницей? Я пришел бы разделить ее цепи, и у тебя было бы два пленника вместо одного. Ты дурно поступил, христианин. Клянусь тебе душой этой несчастливой, я отыщу тебя и заплачу тебе то, что ты заслужил подлым своим преступлением".