А кудрявый парень из вольных продолжал потешать товарищей:
- Шерстью обросли овечки, стричь их давно пора! Али оставим им бороды - дорогу подметать?
Оброчные отворачивались, прятали глаза, смущенно покашливали. Даже староста, чья дремучая смоляная борода вызывала больше всего насмешек, не решился оборвать весельчака из другого лагеря. А там так и покатывались со смеху:
- Ай да Кудряш! Завернет так завернет! Недаром медведя водил по ярмаркам! Овечкам и крыть нечем!
Первым не выдержал Степан. Он шагнул вперед и закричал в ответ:
- Что ж вы, голь перекатная, ржете, как жеребцы? Сами ведь - волчья сыть, травяные мешки!
В стане вольных не сразу пришли в себя от удивления.
- Повтори, что сказал! - потребовал Кудряш.
- Что слышал!
- Возьми слова обратно, не то худо будет!
- Насчет тебя - могу. Не волчья ты сыть, а медвежья!
Теперь уже смеялись мы. Но недолго. Кудряш, а за ним еще двое вольных, засучивая на бегу рукава, спешили к нам. Не сговариваясь, мы с Федором встали рядом со Степаном.
Вольные остановились в двух шагах от нас. По правую руку от Кудряша стоял могучий детина с перебитым носом, на полголовы выше всех, и, усмехаясь, гнул в руках железную подкову, как бы предупреждая нас, что он один может разметать всех троих. Слева держался бурлак с обваренными когда-то давно кистями рук.
- Последний раз, - пригрозил Кудряш Степану, - прошу, возьми обидные слова назад!
Я обернулся к нашим, взывая о помощи. Оброчные смущенно отводили глаза в сторону.
- Возьми и ты, - не отступал Степан, - тогда и за мной не станет.
- Так и быть, - засмеялся Кудряш. - Они, - кивнул в сторону крепостной артели, - овцы безрогие, а вы, трое, с рогами. Но мы их живо обломаем!
- Князь Извольский, - заметил Степан, - нас ломал, да не сломал! Попробуйте, авось у вас лучше получится!
Сжав кулаки, Кудряш шагнул было вперед, однако негромкий голос из лагеря вольных остановил его:
- Погоди, Борис, не петушись! Пущай ребята доскажут, как их князь ломал!
Не сговариваясь, мы со Степаном завернули рубахи и повернулись к нападавшим истерзанными спинами.
- Ого! - с уважением отозвался тот же голос - Крепко же вам досталось! Почти так же, как мне когда-то от моего барина!
Говоривший, крепкий старик, весь будто высеченный из скалы, успел подойти к нам и тоже обнажил широченную спину, исполосованную застарелыми багрово-синими рубцами.
- Пятьдесят горячих, - пояснил с горькой усмешкой, - назначил мне помещик за то, что жалобу от всего мира* на старосту-притеснителя составил и в город ему послал. К тому же и в рекруты вне очереди попал, за то, что шибко грамотный. Пятнадцатью годами солдатской службы, кроме розог, расплачивался за то письмо. Почитай, столько же в бурлацкой лямке хожу, а до сих пор справедливость превыше всего почитаю и строптивых, тех, кто за нее горой стоит, люблю!
