Так и в тот вечер. Нины не было. Мы искали ее по всем дворам. Мама нервничала дома. Инспекторы пили чай у нас на кухне. Папа был на работе. Он тогда правда был на работе.
Когда я сорвала голос, Илюха сказал, что пора идти домой. Вдруг она уже пришла? Она же не может так долго быть где-то. Но я не уходила, а в тысячный раз сворачивала к гаражам. Нины не было. Мы вернулись домой, только когда на улице стало совсем темно.
Людмилка с Витькой вошли за минуту до нас. За две минуты до нас появился папа. А за четыре — Нина! И не одна, а с какой-то женщиной. Мама и эта женщина стояли обнявшись. И плакали. Обе. Нина обнимала их и тоже плакала. Все остальные смотрели на них. У инспекторов ручки упали на пол. Никто ничего не понимал. Чужая женщина иногда переставала плакать, смотрела на маму, говорила:
— Спасибо, спасибо вам, — а потом продолжала.
Илюха принес полотенца всем троим, но и они скоро промокли насквозь. Мы стояли и смотрели, а время шло, шло…
Потом все разом успокоились, и мама сказала:
— Нина нашла свою маму. Она уходит к ней.
И они снова заплакали. Мы тоже. Нет, мы заревели в голос. Даже папа. Даже Витька с Илюхой, которые дали друг другу слово реветь только в крайних случаях. Это и был — самый крайний. Дальше некуда. Во всяком случае, мы так думали.
Но оказалось, что инспекторы не теряли даром времени. Пока мы прощались с Ниной и ее мамой, обе проверяющие что-то быстро писали в своих тетрадочках.
На следующий день мы все были дома, то плакали, то радовались за Нину. И как раз в это время к нам домой пожаловала целая делегация: инспекторы из совета по правам и воспитанию ребенка, воспитатели детского дома, милиция и общественность.
— Вы не имеете права! — с порога закричала общественность.
— Виктор, с тобой все в порядке? — спросили воспитатели.
— Гражданочка, пройдемте на кухню для допроса, — приказали милиционеры.
А инспекторы просто молча начали собирать Витькину одежду. Оказывается, запомнили, в чем он ходит!
— В чем дело? — беспрерывно спрашивал наш папа. — В чем, собственно, дело?!
Витька хотел сбежать, но в дверях его остановила общественность.
— Не бойся, мальчик, теперь все будет хорошо, — сказала она.
Куда уж лучше.
На кухне милиционеры заставляли маму подписывать какие-то бумаги. Свои бланки подсовывали инспекторы и воспитатели. Хорошо, у общественности не было ничего такого. Мама ничего не подписывала. Она только сидела и плакала. Я бы даже сказала, что ревела, но Витька всегда ругался и говорил, что мамы только плачут. Значит, она плакала и ничего не подписывала.
