Он уверен, что они не отвернут. Но так же не отпускала и уверенность в том, что вот сейчас ему предоставляется тот самый момент выбора и решать только ему — либо оставаться на месте, либо отойти в сторону и ждать дальше. Хуже нет, чем ждать и догонять. Он остался на месте, устремив пристальный и упрямый взор на несущуюся на него во весь опор тройку с бубенцами.
Лошади его не стоптали. Когда до него оставалось совсем немного, когда казалось, вот–вот по нему пройдутся тяжелые кованные копыта, среди звона и тяжелого дыхания лошадей, разнесся задорный молодой голос.
— Тпр–ру, залетные!
В лицо ударил вздыбленный снег, обдав прохладой, вслед за ним горячее дыхание лошади, резкий запах конского пота. Странно. А своего дыхания он не ощущал, как не ощущал до этого и никаких запахов. До появления этой странной тройки тут вообще все было каким‑то стерильным и неестественным.
Стоп. А ведь верно. Он не чувствовал ничего. А тут и холодный снег, и жаркое дыхание, и запахи. Что бы все это значило? Что это? Никак руки и лицо начало покалывать от мороза? Это что же получается? Все здесь было нереальным до появления вот этого мальчишки. Все. Даже он. Но стоило появиться ему и все изменилось. Вроде что‑то прояснилось. И в то же время вопросов стало еще больше.
А интересно так разодет паренек. Если взять во внимание, что он сам сейчас в костюме, в котором был во время покушения, то что получается с этим мальцом? Какой‑нибудь реконструктор в стиле восемнадцатого века, попавший в беду во время очередного фестиваля. Не факт, конечно, но как вариант… Почему бы и нет. Вот только все одно получается, что мальчишка куда более реальный персонаж, чем он.
— Ты кто таков? — Голос чистый, звонкий, полный молодости, задора и огня.
— Буров, Сергей Иванович. А вы кем являетесь, молодой человек?
— Я тебе не молодой человек, а император Всеросийский Петр.
— Что‑то вы не больно похожи на Петра Алексеевича. Ну не могли же художники настолько наврать, — с сомнением произнес Буров.
— Как это не похож? — Вдруг растерялся мальчишка. — Петр Алексеевич и есть.
— Да видел я Петра Великого на картинах, там у него лицо совсем другое, опять же волосы у него темные, а ты русоволосый.
— Ну так, то дед мой. А моих портретов разве не видел? — Ого! Что это? Зависть с обидой в одном стакане?
— Погоди. Так ты Петр второй.
— Ну да, — расправляя плечи, с гордым видом заявил парнишка.
Чудны дела твои Господи. Это что же получается, паренек настолько сросся со своим образом, что сам во все поверил? А с другой стороны, отчего‑то верилось, что все именно так и есть.
