Дед подхватывал ее на руки, выходил за ворота и устраивался на резной скамье. Он подсаживал внучку на одно колено и, шлепнув себя пару раз по лысине, словно убивал комаров, вынимал из мятой бумажной пачки папиросу.
На залитой солнечными лучами улице тени почти не было. Короткие угольно-черные пятачки, казалось, сами прячутся от жары. На другой стороне улицы в канаве лежала соседская кудлатая собака и флегматично наблюдала за рыжими курами, купавшимися в пыли. Еще ниже по улице с прудика доносились крики и гвалт, поднятые стаями уток. Они без устали шастали от родных подворий к водоему и устраивали шумные базары.
Дед с наслаждением закуривал.
- Только ты мамке не говори, что я курил,- наказывал внучке.- Шибко она вредная,- и выпускал в сторону клубы ядреного дыма.
После этого курил сосредоточенно и сипло, раскачивая ее на колене из стороны в сторону.
- Этот дом,- говорил он,- я в свое время раскатал по бревнышку. Крепкий домишко… И зады раскатал, и баньку. Батя мой, царство ему небесное, шутником был. Да,- он вздыхал, видимо, вспоминая былое, и после этого без всякого перехода начинал подкидывать внучку на колене, невнятно приговаривая, словно стыдился этих простых слов:- По горам, по долам ходит шуба да кафтан! Высоко-высоко-высоко… По горам, по долам…- Утомившись, затихал, и через минуту продолжал прерванный рассказ:- Это уже после войны было, он тогда совсем плохой стал. А как отходить начал, сказал нам: мол, в углу дома сделал я тайник и спрятал в нем золото. Мол, наследство мое. А жаден был, не приведи господи… Нас после войны трое осталось. Как отвели сорок дней, так и раскатали дом. Обманул он нас, не нашли золото. Да, потешались над нами тогда. А как же?.. Я-то не сразу угомонился… Ты, Оленька, золото свое найди! Да, только на слово никому не верь. Никому не верь на слово…
Несмотря на возраст, рассказ деда она запомнила. Сути по малолетству не поняла, но слова запомнила.
В восемьдесят втором деда не стало. Мать ходила с потемневшим, осунувшимся лицом. Ей в том году исполнилось сорок шесть лет. Родная сестра матери, тетя Таня, приехавшая из Томска, выглядела и того хуже, заговаривалась, мучилась от бессонницы. Кончину родителя они перенесли тяжелее, чем смерть матери. Отец Оли, Медведев Иннокентий Петрович, только вздыхал и, как мог, поддерживал женщин. У него – потерявшего родителей еще в молодости, сердце было зачерствевшим – никому не миновать этой чаши – вот и весь сказ. В Царское село в первый же вечер он привез своего старинного товарища, громкоголосого и крепкого мужичка с сивой, буйной шевелюрой, Верхошатцева Семена Андреевича.
