— Но тут как раз нашего ума не хватает, — пожаловался войт, — и мы были бы рады услышать совет, как нам себя вести, на что надеяться. Есть нам чего бояться или нет?
— Я знаю об этом не более вас, — отвечал ректор. — Да, похоже на то, что пахнет войной, но наш король уже отправил в Вильно панов сенаторов с ингибицией к воеводе и каштеляну.
— С ингибицией! — воскликнул войт. — Но прислушаются ли к ней?
— Этого я не знаю, — осторожно сказал ректор. Он не хотел показать, насколько хорошо осведомлен во всем, что творилось в городе.
— Мы хотели бы предложить магистрату выступить с представительством от города к панам каштеляну и воеводе, чтобы они не нарушали спокойствия и не вредили securities Metropolis — безопасности города.
— Это было бы не лишним, — сказал ректор, — но я вам и не советую этого делать, и не отговариваю.
Причину такой осторожности ксендза ректора в его разговоре с войтом надо было искать во всем известной болтливости пана Бориминского. Именно из-за нее ректор боялся сказать лишнее слово; он не хотел, чтобы весь город узнал про какое бы то ни было его участие в том, что назревало. Поэтому он хотел сохранить хотя бы внешний нейтралитет в этом деле. И так уже протестанты обвиняли иезуитов во всех грехах.
— А будет ли какой-нибудь толк, если мы это сделаем? — допытывался войт. — Мы надеемся на ваш ум и осведомленность, пане ректор, так посоветуйте что-либо.
— Плохого ничего не будет, — заверил его ректор, — но, опять же, и большого успеха ожидать не стоит. Сделайте так, как вы уже решили между собой, а я прикажу отслужить молебен за успех вашей миссии. Надо только не забыть дать знать об этом в каплицу Божьего Тела.
Ректор произнес это и встал, чем-то озабоченный, и пан войт, хочешь не хочешь, был вынужден распрощаться с ним. Проходя через ворота коллегиума, он взглянул на вывешенные там объявления и пробежал их глазами. Это были объявления о заказанных молебнах в день памяти какого-то святого, о диспуте по поводу получения ученой степени, а также об исключении из числа учащихся трех братчиков за какие-то проступки.
На следующий день еще часы на ратуше не пробили двенадцати, а из ее дверей уже выходила депутация магистрата. Возглавлял ее почтенный пан войт Матей. За ним шли двое судей из магистрата, двое из рады, два бургомистра и городской писарь. Все они были так богато одеты, словно собирались участвовать в процессии или идти на смотр цеховых учений: в новых одеждах яркой расцветки, новой обуви из наилучшей кожи. По недавнему привилею наияснейшего Сигизмунда Августа (так его тогда называли) магистрат был приравнен к шляхте, а потому все чиновники в знак своего шляхетства подвесили к поясам сабли, ножны которых дребезжали, задевая камни мостовой.
