— Это я могу, — с уверенностью сказал Егор и пошел за мастером.
— Ты гляди, — усмехнулся рыжеусый солдат, — из молодых, да ранний!.. Тоже мастеровым оказался.
— Не кажи гоп до сроку… — угрюмо пробасил коренастый детина, — побачимо, шо вин зробыть…
Оружейный мастер Яков Васильевич Дедилов, не выпуская трубки изо рта, внимательно следил, как Егор замешивал на листе жести глину и песок, как, выбрав в ящике широкое зубило и молоток, разбирал кожух, аккуратно очищал и складывал кирпичи, как потом, прочистив дымоход, старательно выкладывал кожух, обходясь без нужного инструмента, орудуя вместо мастерка старым топором без топорища.
К обеду работа была окончена. В горне развели огонь, подсыпали древесного угля. Кузнец, обряженный в солдатскую гимнастерку и брезентовый фартук, качнул мехи.
— Тяга что надо!.. Глядите!
— Да ты, я вижу, мастак в этом деле, — усмехнулся Яков Васильевич, — молодцом!.. Но вот печей у нас больше нет… что же мы с тобой делать будем?
— В молотобойцы бы его, — сказал кузнец, — да жидковат, пожалуй, не выдюжит.
— Погоди, ты говоришь, плотничал с дедом? — спросил мастер.
— С отцом, дед у меня печник.
— А по столярному можешь?
— Не знаю… смотря что?
— А ну, пойдем поглядим.
Дедилов достал из-под верстака разбитую ложу от винтовки.
— Видишь? Должно, о чью-нибудь башку раскололи… Ну-ка сообрази, что с ней можно сделать?
Егор осмотрел ложу. Нагнулся, достал вторую половину, сложил.
— Ну, что задумался?
— Можно склеить… еще послужит.
— Ну а если опять по кумполу? Ведь разлетится?
— Так ведь и целая раскололась.
Мастер усмехнулся:
— Ладно, склеивай, латай… а там будет видно…
В ремонтной команде народ собрался великовозрастный — редко которому меньше сорока, а то и старше. На Егора все смотрели, как на мальчишку. И место ему дали похуже, в самом углу, и к столу пускали после всех, так что он ел всегда на нарах.
Егор чувствовал себя чужим в этой компании и сильно тосковал. Хотелось повидать Антипа, но третья рота все еще была на передовой.
Вечером, после работы, Егор забивался к себе на нары и писал письма домой. Хотелось излить душу, поговорить с дорогими людьми. Уж отослал он их чуть ли не десяток, а ответа все не было. По ночам Егору снилась родная деревня. С каким наслаждением он ходил с кузовком по знакомым грибным местам, купался в Клязьме…
А утром, заслышав трубу, вскакивал, бежал с котелком на кухню и, наскоро перекусив, шел в мастерскую.
В мастерской, как и в казарме, он чувствовал себя одиноко. Другие мастеровые, за исключением украинца Евтушенко, были туляками и крепко держались друг друга.
