Почему кондуктор так на нее смотрит? Что ей напомнили его глаза? Давно — как давно это было — они с Камилом шли по Саксонскому саду, маленькие желтые листья падали с деревьев, и вдруг она неуверенно сказала Камилу, что ему с ней плохо и поэтому она хочет уехать. (Прошло столько месяцев — и ничего нового!) Камил тогда посмотрел на нее такими же глазами и сказал:
— Как, ты хочешь уехать, Ноэми? Хочешь меня бросить?
Кондуктор наклонился к ней, он улыбался и что-то говорил. Она наконец поняла — вокзал.
До отхода поезда оставалось еще немного времени. Она нашла свободное место на скамейке, села и снова погрузилась в свои бредовые мечты: она увидела себя перед огромным домом, выкрашенным в желтый цвет, производивший чудовищное, угнетающее впечатление. Дом был гладкий, как стена, с большими, темными крестами окон; единственным источником света служили уличные фонари. В этом доме, в одном из окон четвертого этажа, она разглядела Камила — он спрятался, как только заметил ее. Она вбежала в дом; там царил непроницаемый мрак. Ноэми шла, вытянув вперед руки, — в такой темноте она не найдет его, даже если будет искать до светопреставления. Тогда она стала кричать: «Камил! Отзовись! Ты ведь видишь, что я тебя нашла. Я не уйду отсюда, пусть мне придется стоять здесь до светопреставления. Где ты?» Она чувствовала, что Камил стоит рядом, ему достаточно протянуть к ней руку, но он не хотел ее протягивать. И вдобавок он смеялся. Да, смеялся над тем, что она на самую малость промахнулась — не достала до него рукой. Ноэми заплакала и так со слезами проснулась в маленькой красной комнатке на Электоральной. Рядом лежал Камил и с нежностью смотрел на нее. Он говорил:
— Вот как мы связаны друг с другом! Знаешь, мне приснился тот же самый сон, что и тебе?
— Почему же ты не отозвался? — спросила она с укоризной.
— Потому что это был сон, — добродушно ответил он.
— Ну и что с того, если сон?
— Разве во сне ведут себя, как наяву, как в жизни?
— Значит, во сне ведут себя иначе, а в жизни ты отозвался бы?
— Разумеется, — сказал он с горячностью, — любимая, любимая.
Он два раза сказал: «Любимая». Ноэми хорошо слышала.
— Значит, ты знал, что это сон?
— Знал. Так ведь случается, человек видит сон и говорит себе, хоть это сон, но пусть он снится до конца.
Ноэми задумалась.
— Ты сказал, что это сон, но почему же ты кричал на меня?
— Со злости, потому что я постоянно злюсь на тебя!
Когда Ноэми очнулась от своих грез, ее внимание привлекла сидевшая рядом старая женщина, одетая по-деревенски, неподвижная, застывшая. Ее дочка, по виду работница, лет тридцати с небольшим, с измученным, почти прозрачным лицом, часто наклонялась к рукам старушки и почтительно их целовала. Муж дочери тоже оказывал старушке всяческое внимание.
